эпоха великих «находок» (в том числе бонских священных текстов) продолжалась с XI по XIV вв., когда весьма одаренный и энергичный монах Клоншен преобразовал традицию ньингмапа в подробно разработанное богословское учение. Странным образом, новый расцвет этой доктрины начался в XVII в. Между тем, несмотря на расхождения в области теологии, а главное, обряда, не существовало четкого различия между «старой» и «новой» школами. В XIX в. сложилось эклектическое религиозное направление, стремящееся объединить все традиционные течения в буддизме.
§ 316. Учение и практика ламаизма
Ламаизм не претендовал на создание оригинальной теологии. Но если из Индии буддизм был вытеснен еще в начале XIII в., оставив себе лишь священные тексты, то в Тибете продолжала развиваться живая религиозная традиция'.[742] Первые буддийские миссионеры начали проникать в Тибет уже после того, как в Индии восторжествовало учение, именуемое 'большой колесницей' (махаяна; см. § 187 и сл.). В махаяне существовало три основных течения: мадхьямиков ('срединный путь'), основанное Нагарджуной в III в.; йогачаров (виджнянавада), основанное Асангой в IV–V вв.; и, наконец, тантрическая школа (ваджраяна, 'алмазная колесница'). В течение последующих пяти столетий все три школы направляли в Тибет своих миссионеров, таким образом приняв совместное участие в формировании ламаизма.
Несколько упрощая, можно утверждать, что реформаторское течение гэлукпа следовало учению Нагарджуны, используя логику и рассуждение как средство обрести Пустоту, таким образом стяжав 'спасение души' (см. т. II, § 189); а 'старая школа' была привержена, в первую очередь, учению Асанги, придававшего первостепенное значение йогическим медитативным техникам. При этом уточним, что 'старая школа' не отвергала рассуждения, а «реформаторы» — йогической практики. Что же касается тантрических обрядов, более свойственных течению ньингмапа, то они совершались также и последователями гэлукпы.
Таким образом, ламаистам был предоставлен выбор между двумя путями к просветлению — «молниеносным» и поэтапным. Однако оба пути предполагали, что обретение совершенства (т. е. Пустоты) требует снятия «оппозиций»: субъект (мыслящий) — объект (мысль); мир феноменов — истинное бытие, сансара — нирвана. Согласно учению Нагарджуны, существует два вида истины: относительная
Учение о двух видах истины предполагает иерархию человеческого совершенства. Разумеется, каждый человек способен достичь состояния Будды, однако лишь избавившись от бремени кармы, обретенной в бесчисленных рождениях. Миряне, которым доступна только относительная истина, должны стараться творить как можно больше 'благих деяний', т. е. одаривать монахов и подавать нищим, следовать религиозному ритуалу и совершать паломничества, повторять мантру:
Подобно индийским духовным наставникам (см. § 332), тибетские учителя — особенно принадлежавшие к различным тантрическим школам — в строгой тайне обучали неофитов медитативным техникам и обрядам, призванным осуществить
Характерная черта ламаизма — почитание гуру. Нельзя отрицать значительную роль духовных наставников в брахманизме, индуизме и раннем буддизме, однако в Тибете учителя обрели почти божественное достоинство. Гуру посвящали неофитов в религиозное учение, давали истолкование эзотерическим священным текстам, обучали тайным всемогущим мантрам. Сначала наставник должен был выявить 'доминирующую страсть' неофита и в соответствии с ней определить покровительствующее ему божество и подобрать подходящую тантру.
Ученик обязан полностью доверять гуру. 'Почитание хотя бы единого волоска своего учителя — большая заслуга, чем почитание всех трех будд (настоящего, прошлого и будущего)'.[744] Во время медитаций ученик воплощается в своего наставника, в свою очередь воплотившегося в верховное божество. Учитель подвергал неофита многочисленным испытаниям, чтобы определить меру и предел его благочестия. Марпа доводил своего ученика Миларепу до отчаянья, унижая, оскорбляя, избивая, но так и не поколебал его веру. Раздражительный, несправедливый и жестокий Марпа был так растроган твердостью Миларепы, что часто тайком плакал.[745]
Религиозная практика монахов состояла, в основном, из разнообразных духовных упражнений його- тантрического типа, важнейшим из которых считалась медитация.[746] Для более успешной медитации монахи находили опору в изображениях святых, мандалах и т. д. Однако как и в индийской, преимущественно тантрической, духовной практике (см. § 333), главной задачей монаха было внутренне «воссоздать» божество, к которому он обращался, и спроецировать его вовне. Первоначально он обретал «пустоту», из которой, после произнесения мистических слогов, «проступало» божество. Монах отождествлял себя с этим божеством. 'Таким образом обреталось божественное тело, пустое и сияющее; воплотившись в божество, монах с его помощью причащался Пустоте'. Считалось, что монаху, предающемуся медитации, реально является божество. 'В доказательство этого приводят, к примеру, случай, когда после соответствующего заклинания изображения богов ожили, прошествовали по кругу, а потом вернулись в прежнее состояние, после чего можно было заметить, что их одежда и атрибуты находятся в беспорядке. Созерцание, которому предавался учитель-бодхисатва в монастыре Самье, было столь интенсивным, что присутствующие «въяве» увидели богов: статуи вышли из храма, обошли вокруг него и возвратись на свое место'.[747]
Некоторые медитации требуют применения техник, практикуемых хатха-йогой (§ 143). Такова техника «согревания»
