кармане, наверное, совсем размякли и испортились. Он всегда говорил, что антибиотики не помогают при простуде. Но мог ли он предполагать, что при простуде полезно сидеть в тюрьме, прислонясь спиной к холодной почерневшей стене!
— Я и сам не пойму, где я теперь нахожусь. В общем, тогда я ходил на экскурсии в замок Сан-Жоржи и заглядывал в подвалы. И они не казались мне такими уж глубокими, наверное, потому, что были забросаны всяким мусором. Туристы превратили их в настоящую помойку: и консервные банки, и пакеты из-под молока, и огрызки, и бумага… Мне и в голову не приходило, что эти мусорные ямы когда-то были тюрьмами! Некоторым еще нравилось наклоняться и делать так: «У-у-у-у» — а оттуда эхо. Кто бы мог подумать?..
— Представляю себе, как Афонсу Энрикеш в свободное от управления государством время приходит сюда, чтобы покричать «у-у-у-у».
— Очень остроумно…
— Ну и ладно… Я не об этом. Вот ты, Фернанду, прочитал миллион книг, все на свете знаешь, неужели не можешь придумать, как поговорить со стражником, чтобы он нам помог? Не все же делается за мараведи! Мы, люди двадцатого века, столько всего знаем по сравнению с ними и не можем выбраться из этого каменного холодильника! Неужели нам не удастся применить ничего из тех знаний, которые накопило человечество за 800 лет?
— А что, по-твоему, могут поделать эти знания за 800 лет против их дубинок, мечей и непробиваемых стен? Конечно, будь у нас бомба, можно было бы все тут разнести, да только где ее взять? И потом, мы сами тоже взлетели бы на воздух…
В этот момент загремели ключи, дверь со скрежетом открылась, и в камеру ввалился стражник с очередной порцией хлеба и воды. Он поставил все это на пол и собрался уже уходить, когда Мафалда дернула Фернанду за руку. Тот судорожно глотнул воздух и выдавил из себя:
— Э-э… сеньор очень торопится?
Стражник дернулся и так уставился на ребят, будто только теперь заметил, что эти трое, которых он сторожит, тоже люди и даже умеют разговаривать. Свое изумление он выразил столь непередаваемым рычанием, что узники невольно втянули головы в плечи и прижались друг к другу. Но Фернанду, собрав всю свою храбрость, продолжал:
— Я говорю, может быть, у сеньора есть немного времени, чтобы побеседовать с нами? Мы можем рассказать сеньору такое, что ему и не снилось!
Тут стражник вышел из оцепенения и заржал:
— Сеньор… сеньор! Насмехаться вздумали? Это я-то сеньор? Моя Бриоланжа подохла бы со смеху, кабы слышала! Кто я такой, знаете? Бедный солдат. У меня за душой всего-то и есть что копье да лошадка, и то пополам с братом. И в карманах ветер гуляет. Теперь раздолье господам да епископам, вот это настоящие сеньоры! А вы мне… сеньор? Ну и загнули! Не забыть бы рассказать за ужином Бриоланже. Она небось и не поверит. Скажет, опять назюзюкался, совсем одурел от винища… Смеху-то…
Стражник совсем развеселился. Фернанду осмелел и решил не упускать случая — кто его знает, вдруг получится?
— Подумать только, а я посмотрел на тебя и думаю: сеньор, истинный сеньор! Ладно, если хочешь повеселить как следует свою жену, послушай, что мы тебе расскажем. Она у тебя потом как рот разинет, так целый месяц не закроет.
— Эх, чужеземцы! Она и так его никогда не закрывает. Мне бы что-нибудь такое, чтоб она хоть на минуточку заткнулась, вот это было бы славно!
Ребята так и покатились со смеху. Правда, рассудительная Мафалда тут же сделала братьям знак, чтобы не очень расходились. Стражник мог обидеться, и тогда пиши пропало.
— Можно и такую историю, это нам раз плюнуть!
— Как тебя зовут? — спросила Мафалда.
— Жоан Гонсалу, а друзья кличут Гонсалу-Колбаса.
— Прекрасное имя! Мне б сейчас кусочек… — мечтательно протянул Вашку.
— Чего тебе надо? — не понял стражник.
— Ничего, ничего, не слушай его. Он у нас часто сам с собой разговаривает, бормочет не поймешь что… — поспешила ответить Мафалда.
— Опять ты делаешь из меня шута горохового, — зашипел ей на ухо Вашку.
Колбаса понимающе покачал головой:
— Да-а, это бывает… у меня старший брат такой. Тоже невесть что несет. Иной раз такую околесицу, что хоть всех святых выноси, и дрожит весь, и слюни пускает. Правда, с ним это не каждый день бывает. По большей части ходит здоровехонек и живет получше моего. Служит во флоте, рулевым! Работа хорошая, и жалованье что надо. Чем-то он полюбился дону Фуашу, тот ему все прощает. Как увидит, что с братом припадок, разом домой отсылает, во как!
— А какой это дон Фуаш? — спросила Мафалда.
— Как какой! Дон Фуаш Роупинью, адмирал королевского флота. Какой же еще?
— Вот здорово! А я всегда думала, что дон Фуаш — это памятник на утесе в городе Назарее! Ну помните, у него еще конь встал на дыбы…
Колбаса снова загоготал. Ему уже начали нравиться его полоумные пленники, и вообще он давно так не развлекался.
— Ха-ха-ха! Ну, Бриоланжа, ты у меня сегодня посмеешься! А адмирал-то, адмирал! Сейчас с коня слетит! Так и слышу, как он орет, зовет на помощь! Вот умора! Ну и шутники в вашей стране!
— Про это даже песенка есть:
— Ай-ай-ай! Знал бы наш адмирал, что про него распевают! Скажу по чести, человек он строгий, с ним не посмеешься… Ну и ну! Такого я ни на одной ярмарке не слыхал! И чего это наш король засадил вас сюда? Мог бы здорово повеселиться!
Ребята тихонько переглянулись. Теперь, главное, не теряться. Другого случая не будет. И Фернанду решился:
— Жоан Гонсалу, послушай, как бы нам выбраться отсюда?
Стражник встал. Улыбка мгновенно сошла с его лица, и оно снова приняло выражение тупой свирепости.
— Но-но! И не думайте! Чего захотели! Чтобы я нарушил верность моему королю? Чтобы я позволил вам бежать? Да я знать не знаю, кто вы такие, и откуда взялись, и за какое преступление наказаны… Да вы понимаете, что мне за это будет? Хотите, чтобы моя Бриоланжа осталась вдовой, а дети сиротами? Этого вы мне желаете?
— Нет-нет! — испуганно затараторила Мафалда. — Что ты, ты неправильно понял, вернее, это он, мой брат, неправильно выразился, не то сказал…
— Не то сказал, не то сказал… В вашей семье, видать, многие заговариваются…
Вашку хмыкнул и скорчил брату рожу: ага, вот и тебе досталось!
— Нет, Жоан Гонсалу, — торжественно произнес Фернанду, вставая в позу римского трибуна, портрет которого он видел в одной энциклопедии, — нет, мы не желаем твоей смерти! Я всего лишь хотел узнать, не сможет ли кто-нибудь поговорить с королем и попросить его выслушать нас. В конце концов, никто не имеет права до решения суда держать человека в тюрьме больше двадцати четырех часов, а мы уже сколько дней сидим? Нам всего-то и нужно, чтобы кто-нибудь пошел к королю и сказал ему: «Трое чужеземцев, заточенных в темницу, смиренно просят ваше величество выслушать их». Вот и все. Очень просто.
Колбаса задумался. Думать было трудно. После долгого молчания он наконец сказал:
