невероятные комплименты, и они его боготворили!
После выхода Димы из больницы это был первый спектакль.
— Варька, сегодня, несмотря на лето, полный зал! — сказал Дима, целуя ее в щеку.
— А разве у нас не всегда полный зал?
— Ну, ты что! Нельзя так говорить! Какие планы после спектакля?
— С тетей Надей встречаюсь, пошептаться надо.
— А кстати, как там кастрюля?
— Какая кастрюля? — не поняла Варя.
— Надеюсь, она стоит на маленьком огне?
— Господи, раньше это называлось горшком! — засмеялась Варя.
— Неважно. Конфорку-то включить не забыла?
Но тут его кто-то позвал. Неужели он не шутил? — испугалась Варя.
Варя соскучилась по этому спектаклю, тем более что и Дима явно был в ударе. Публика тоже попалась легкая, прекрасно реагировавшая на каждую реплику. По ходу пьесы герои танцуют, вернее, не столько танцуют, сколько топчутся под медленную музыку. В этой сцене на Варе шикарное черное платье, с очень низким вырезом на спине. Сколько уж раз они играли эту сцену, и вдруг Варя почувствовала, что Димина рука, лежащая у нее на спине, ведет себя как-то неправильно… Она вздрогнула.
— Это я конфорку включил, — шепнул он ей на ушко. Ее обдало жаром.
— Дим!
В последней сцене герой застает героиню стоящей у окна. Она ждет, когда он выйдет из дома, они только что смертельно поссорились и, казалось бы, простились навсегда. Но он на цыпочках входит в комнату, приближается к ней, кладет ей руку на плечо. Она резко оборачивается и оказывается в его объятиях. Тут всегда гром аплодисментов! Но сегодня Дима подошел к ней, обнял сзади и прижался губами к шее. Потом сам резко развернул Варю лицом к себе и поцеловал. По-настоящему. Гром аплодисментов не заставил себя ждать. Занавес закрылся. К ним подскочил Филипп:
— Гений! Гений! — зашептал он Диме. — Сколько страсти, сколько чувственности! Так и дальше играйте!
Их долго вызывали на поклоны, подносили букеты, Филипп тоже выходил кланяться. Варя искоса взглянула на Диму. Он был невозмутим. Но в какой-то момент она поймала его взгляд. Глаза смеялись. Слава богу, это была шутка, очередная его выходка.
Наконец, Варя принялась снимать грим. В дверь постучали.
— Войдите!
— Варежка!
— Надежда Михайловна! Тетя Надя!
— Варька, ты была прелестна! Вы такой дивный дуэт! Я огромное удовольствие опять получила! А все-таки это не Сеня, а я тебя первая заметила! Снимай скорее грим, хочу тебя расцеловать! Слушай, у вас с Димой что-то есть?
— Вы о чем? — перепугалась Варя.
— У вас роман?
— Да что вы! Ничего такого нет!
— Значит, будет.
— Нет, нет, с чего вы взяли?
— Он в тебя влюблен, Варька.
— Тетя Надя, это чепуха! Он вечно меня испытывает на сцене, то одно придумает, то другое… Не берите в голову!
— Ну, а другой кто-то уже завелся?
— Тетя Надя…
— Только не говори, что любишь Стаса!
— А если так?
— Но как можно? Все знают, что он тебя бил!
— Тетя Надя, он меня не бил! Никогда! Почему сразу все решили, что он меня бил? Стас хороший, благородный человек, он в принципе не может ударить женщину, он любил меня, и я просто не понимаю, откуда эта глупость взялась!
— Ну-ну, не горячись так, мне тоже это показалось странным. Просто кто-то сказал: Варя ушла от Стаса, вся в синяках…
— Ну да, я была вся в синяках, потому что поскользнулась и упала, зима была, скользко…
— А почему ж ты все-таки от него ушла?
— Тетя Надя, я готова, пошли куда-нибудь посидим, и я все вам расскажу.
— Хорошо, пошли! Я заказала столик в «Пушкине», чтобы не возиться с машинами. Пройдемся пешочком?
— С удовольствием.
Когда они вышли, Дима как раз отъезжал от театра.
— Дамы, вас подвезти?
— Спасибо, Димочка, мы пешком! — улыбнулась Надежда Михайловна.
— Тогда пока! — В машине у него сидела какая-то девица.
— Вот видите! — сказала Варя, но ей это было почему-то неприятно.
— Наверное, зря я на «Пушкин» нацелилась, там всегда встретишь знакомых.
— Не обязательно, — пожала плечами Варя. — Может, повезет. Ой, тетя Надя, а давайте поедем сейчас ко мне? Посмотрите мою квартиру…
— А у тебя еда какая-нибудь есть?
— У меня теперь всегда есть еда. Это, правда, далековато, но…
— А поедем! Сейчас только отменю заказ… А как поедем, на двух машинах?
— Нет, на вашей, моя на сервисе.
— Отлично! Тогда поехали!
По дороге они болтали обо всем на свете, и Варя очень надеялась, что разговор уже не вернется к Стасу. Но вскоре попали в пробку, и Надежда Михайловна вдруг огорошила Варю вопросом:
— И все-таки, детка, почему ты ушла от Стаса?
— Потому что… он слишком властный… слишком любит командовать… И еще он ревновал меня к каждому столбу.
— И к Диме ревновал?
— Нет, к Диме как раз не ревновал. Но Пирогов был у него как кость в горле, и он потребовал, чтобы я не снималась у Семена Романыча, ему тогда как раз предложили этот английский проект, я не хотела, чтобы он соглашался, он плохо себя чувствовал, был измотан, рука страшно болела, а он заявил: если ты откажешься сниматься, я останусь. Но я не могла, и он уехал. А вернулся совершенно не в себе… Его еще забросали сообщениями о том, что я живу чуть ли не со всей Москвой, и он категорически заявил: или я или кино! Вот я и выбрала… Хотя мне это безумно тяжело далось.
— И он не одумался?
— Да нет…
— А если бы?
— Не знаю…
— А Дима?
— Что Дима?
— Он тебе еще предложения не делал?
— Да нет, с Димой мы просто друзья.
— Знаешь, я должна тебе сказать, что ты, конечно, за полтора года сделала поистине головокружительную карьеру.
— Это все благодаря вам, тетя Надя!
— Знаешь, я тебя люблю и часто о тебе думаю… Ты очень талантлива и, как ни странно, то, что ты поздно попала в кино и в театр, может быть, даже хорошо. Твое лицо не примелькалось в ролях
