«Войдите», пропустил меня вперед и захлопнул за нами дверь.
За круглым столом, на котором стоял спиртовый кофейник и всеми цветами радуги переливались в хрустальных графинчиках ликеры, сидело трое мужчин. Они курили сигары. Ни один из них не поднялся, когда мы вошли.
— Как дела? — спросил сидевший ближе к нам обрюзгший человек с оттопыренной верхней губой.
— Все в полном порядке, господин министр, — сказал почтительно Амфитрион Гош.
— Он может немедленно дать показания? — спросил другой, седой, с обветренным красным лицом и с выпирающими квадратными плечами военного.
— Да, господин министр, — еще более почтительно ответил Амфитрион Гош.
— Великолепно! — воскликнул третий — низенький, юркий человечек с живыми глазками. — Разъясните ему положение, Гош.
— Господин Горн, — обратился ко мне Амфитрион чрезвычайно торжественно. — Вы имеете честь находиться в обществе трех министров Бататы. Господина министра иностранных дел, — он поклонился в сторону низенького человечка, — господина военного министра, — кивок в сторону краснолицего с прилизанным седым пробором, — и господина министра внутренних дел, — низкий поклон в брюхо толстяку.
— Горн, — сказал министр внутренних дел, — нам известно все ваше прошлое, все настоящее и, если хотите, и будущее. Нам известен инцидент во время предвыборного собрания у Лабардане, когда вы осмелились приписать такие мысли нашему уважаемому президенту, что один помысел с вашей стороны о том, что такие мысли могут прийти в голову президенту, может привести вас на каторгу на реку Крокодилов.
У меня похолодело под сердцем.
— Нам известен также ваш умопомрачительный провал в цирке, достаточный для того, чтобы отправить вас в ссылку на Змеиные острова, как шарлатана и обманщика.
У меня затряслись колени.
— Но вам предоставляется возможность искупить свою вину и облегчить ваше тяжелое положение. Сама судьба вас призвала, Горн, помочь республике. Помочь нашей Батате, опутанной сетью заговоров и интриг. Предоставляю слово военному министру.
— Я — солдат, не люблю предисловий, — попыхивая сигарой, процедил краснолицый, — наши ученые изобрели секретное оружие, какое — вам не для чего знать. Русские пронюхали про это и хотят его похитить. Мы покажем русским, как залезать в дела Бататы. Это все, что я хотел сказать.
— Наше международное положение, господин Горн, — заговорил изысканным языком дипломата министр иностранных дел, — пошатнувшееся в последнее время, может подняться на недосягаемую высоту, если мы сможем доказать, что русские подсылают к нам шпионов и влезают в наши дела.
— Одновременно это ударит и по коммунистам, — добавил министр внутренних дел.
— Я не прерывал вас, господин министр, — изящно улыбнулся дипломат. — Процесс против русских поднимет наши акции на международной арене. Вам это понятно?
Мне было все понятно, кроме одного: зачем мне все это докладывают? И какое я имею ко всему этому отношение? Не сплю ли я? Не проснусь ли я в самом деле за шелковыми занавесями лабарданского отеля, разбуженный моей Сэйни?
— Повторите нам, — крикнул министр внутренних дел, — ваше показание относительно Миранова.
— Какого Миранова? Я не понимаю вас, господин министр, — наконец выдавил я из себя.
— Относительно человека, которого вы только что видели внизу, в ресторанном зале.
Я понял. Я повторил все, что сказал внизу Амфитриону Гошу.
— Великолепно! Отлично! Бесподобно! — потер руки министр. — Вы немедленно отправитесь в министерство, где запишете это показание под присягой. Миранова арестовать, — приказал министр Гошу. — Ордер на арест подписан, вы получите его в министерстве. Арест русского великолепно ударит по тем, кто требует дружбы с русскими и позволит немедленно ликвидировать «Общество дружбы с Советской Россией». Мне думается, что сегодня вы избежали каторги на реке Крокодилов и ссылки на Змеиные острова, Горн, — сказал он мне. — Мы уже позаботились о том, чтобы то, что с вами произошло за последние дни, не могло запятнать вашего доброго имени, господин прозорливец. Вот статья, которая появится завтра во всех правительственных газетах:
«Агамемнон Скарпия, используя всевозможные предвыборные трюки, произвел неслыханный в истории нашей республики обман избирателей. Он подменил прозорливца и притащил с собой на предвыборное собрание партии „независимых патриотов“ загримированного под прозорливца афериста, шулера и бандита, который осмелился оскорбить президента, сказав, что у президента есть мысли, которых на самом деле не было вовсе. На другой день в лабарданском цирке бандиты, подкупленные Скарпия и коммунистами, ранили, к счастью для республики, легко, ни в чем неповинного подлинного прозорливца. Сегодня в вечерних газетах вы прочтете сенсационные новости о том, как прозорливец спас честь и славу Бататы».
Достаточно убедительно для баранов-читателей, не так ли? — спросил он остальные министров. — И достаточно убедительно для того, чтобы провалить Скарпия. За ваше здоровье и процветание, господин прозорливец! — поднял он рюмку с ликером ядовитого зеленого цвета.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Предстоит сенсационный процесс
И вот, вместо каторги и тюрьмы, я принял ванну в номере одного из лучших цезарвильских отелей, отлично выспался, позавтракал, отправил телеграмму Сэйни, в которой писал, что необъяснимые обстоятельства заставили меня стремительно уехать из Лабардана, не оставив записки, что я жду ее в Цезарвилле, люблю и целую, целую и люблю. В утренних газетах я прочел процитированную министром внутренних дел статью. За вечерними газетами у киосков стояли нескончаемые хвосты. Амфитрион Гош принес мне эти газеты. Он выглядел так, будто праздновал день своего рождения. Сенсация действительно была потрясающей. Вот как она выглядела в обычном стиле бататских кричащих заголовков:
«Шпион заслан в Батату под видом ботаника»,
«Захвачен в последнюю минуту»,
«Пытался вскрыть сейф и унести чертежи секретного вооружения»,
«Скрещивание цитрусов как ширма для похищения секретов Батата»,
«Прозорливец в роли свидетеля»,
«Русские необоснованно протестуют»,
