находившемся в свёртке, преследовала его. Дейсейн почувствовал, как пальцы непроизвольно разрывают бумагу.
Сыр Джасперса. Дразнящий аромат исходил от него. Ощущая внутреннюю беспомощность, он откусил кусочек. Сыр, когда он проглотил его, принёс с собой тепло. Он продолжил есть, загипнотизированный собственными действиями.
Психолог медленно опустился на кровать, облокотился на подушки и уставился в потолок. Зернистый свет, отражавшийся от дерева, дрожал, как морская волна, поднимающаяся и опускающаяся, наполняя его благоговейным страхом, неотступным и всеохватывающим. Ему показалось, что его сознание преграда на пути внешнего мира, и что этот внешний мир — просто глупый механизм, не способный чувствовать или сопереживать.
Его собственная личность превратилась в узкий луч света, и он ощущал, как огромный поток бессознательного становится больше и больше, придавливая своим тяжким грузом.
«Это психоделия, — сказал он себе. — Не думай об этом».
Но этот поток было не остановить. Его сознание, расширяясь вверх и устремляясь наружу, ударило вдруг гейзером чувственных откровений, ввергнув его в состояние блуждающей сознательности.
Не осталось никакого внутреннего «я», только безвременное ощущение бытия, безмятежно существующего. Дейсейн вдруг понял, что упивается этим ощущением. Его сознание вело поиск.
«Где дети?» — спросил он себя.
Для него шокирующим оказалось откровение, осознание того, что за всё время он не видел ни детей, ни школ в этой долине.
«Где же дети? Почему ни один из исследователей не сообщил об этом?
Но исследователи же умерли», — напомнил он себе.
Смерть… странно, но это слово нисколько не пугало. Он почувствовал, как через зону сознательно уменьшаемого давления поднимается выше, где его не смогут достать могущественные силы зла. Долина, Джасперс — теперь он не мог без них существовать. Эта комната, освещённая ослепительным солнечным светом, листья на дубе за окном — всё было прекрасно, невинно, выстроено в определённом порядке. Внешняя Вселенная стала частью его бытия, мудрого и сострадательного.
Дейсейн удивился этому ощущению. Вселенная снаружи — ему казалось, словно он только сам создал эту Вселенную. «Нама-Рупа, — подумал он. — Я Нама-Рупа, воплощение имени и формы, создатель Вселенной, в которой я живу».
И в ту же секунду вновь напомнило о себе болью раненое плечо. Боль, короткий кризис, нечто, противостоящее тому, что проектировало в него воспоминания об удовольствиях. Боль исчезла.
Раздался визг шин. Он услышал пение какой-то птички. Эти звуки проникали в его сознание, танцевали и искрились, принося ощущение праздника.
Он вспомнил пытливый взгляд Дженни.
Именно это неприятное, шокирующее воспоминание привело его в себя. Трудно стало дышать. Возникло ощущение, что он играет какую-то роль в исторической пьесе, но с подобной ролью он никогда раньше не сталкивался, здесь персонажами выступали богини и существа, обладающие невероятным могуществом. Действие пьесы разыгрывалось в удивительно быстром темпе, опровергая устоявшееся, предвзятое мнение о неторопливом развитии таких сюжетов, — цепочка событий, которые невозможно было проследить в отдельности или различить. Они стремительно проносились мимо его сознания, не оставляя особых следов.
«Джасперс, — подумал он. — Я не могу вернуться… в… то… кем… я был… прежде».
Слёзы покатились по его щекам.
Он думал о том, как обыскивали его портфель. Рыдания сотрясли его тело. Что они хотели найти?
Дейсейн уже не сомневался, что вокруг него хитрые и ухмыляющиеся рожи демонов, жаждущие его крови, плоти, души. Они невнятно бормотали что-то вне зачарованного круга его одинокого сознания. Это ощущение, столь же примитивное, как танец ведьм, не хотело покинуть его. И в следующий миг он увидел перед собой роботов, автоматов с уродливыми злыми физиономиями и светящимися глазами.
Дейсейн начал дрожать, чувствуя, как всё тело покрывается потом, но это чувство было каким-то далёким, словно всё это происходило с кем-то другим, а не с ним.
Вертя головой, Дейсейн спустился с постели, встал на ноги и с трудом побрёл через всю комнату к стене, там он повернулся и потащился назад — и так взад-вперёд… взад-вперёд. Не было места, где он мог бы спрятаться. Лучи солнечного света, струившегося через окно, создавали гротескные фигуры — ящериц с человеческими лицами, серебряных гномов, насекомых с крыльями, похожих на циферблат часов…
Дейсейн грузно опустился на пол и вцепился в ковёр. Вдруг красный плетёный узор вытянул когти, коснувшись его. Кое-как он добрался до кровати и упал на неё. Он смотрел вверх, и ему казалось, будто потолок раскачивается.
Где-то играли на пианино — исполнялся Шопен.
Дейсейну внезапно показалось, что он и есть это пианино, и кристально чистые звуки, исходящие от него, избавляют душу от мук и страданий. Ослепительно яркая белизна солнечных лучей начала обволакивать его. Он вдруг понял, что одежда пропиталась потом. Ладони стали влажными. Ему казалось, что он прошёл долгий путь через какой-то опасный туннель. Это путешествие вычерпало из него все силы.
Сейчас комната снова казалась безопасной. Лучи, игравшие на потолке, превратились во вполне узнаваемые предметы; их зернистость стала складываться в деревья… семена… рассаду… деревья. Каждый артефакт на пути его видения простирался для него во времени — в прошлое и будущее. Ничего не оставалось в статическом положении.
Всё двигалось, и он был частью этого движения.
Волны сна начали медленно подниматься из глубин сознания — всё выше… выше… выше.
Его окутывал сон.
В тёмной части этого сна что-то рассмеялось, и этот смех не смолкал, продолжался и продолжался…
Дейсейн проснулся с таким чувством, что он спал очень-очень долго чуть ли не всю жизнь. Из глубины горла начал подниматься смех. Этот хихикающий звук, казалось, издавал не он, а кто-то чужой, и это испугало его. Он взглянул на часы: он проспал больше двух часов.
И снова из его горла раздалось хихиканье кого-то другого.
Он оттолкнулся от постели, удивляясь своей слабости. Плечо, впрочем, напоминало о себе меньше, боль значительно уменьшилась.
Стук в дверь.
— Да? — крикнул Дейсейн.
— Это Уин Бурдо, сэр. Мисс Дженни просила меня напомнить вам, что она будет здесь примерно через полчаса.
— Да… спасибо.
— Это всё, сэр. Надеюсь, вы неплохо отдохнули.
Дейсейн несколько секунд всматривался в дверь. «Как Бурдо узнал, что я спал?
Наверное, я храпел».
Из коридора больше никаких звуков не доносилось, но Дейсейн знал, что Бурдо уже ушёл.
Погружённый в раздумья, Дейсейн снял с себя мятую одежду, помылся в душе и переоделся. Он чувствовал гнев и разочарование. Они следят за ним каждую минуту. Он знал, что гнев легко может перейти в ярость. Однако ещё не время было дать выход своей ярости.
И тогда он спросил себя, а есть ли вообще причина для ярости.
Дейсейн почувствовал в правой руке что-то влажное. Удивительно, но он до сих пор держал в ней мокрое полотенце, отделанное по краям зелёно-белой тесьмой. Он швырнул его в ванную, и оно упало со шлепком.
Раздался ещё один стук в дверь, и он знал, что это Дженни.
В сознании Дейсейна выкристаллизовалось решение.
Он прошёл по комнате, распахнул дверь. Дженни стояла там в оранжевом джемпере поверх белой блузки и улыбалась, отчего ямочка на левой щеке обозначилась ещё чётче.
