он нарочно использует работу, чтобы как можно больше времени проводить вне дома. Она стала подозревать, что он разлюбил ее, что он потерял к ней всякий интерес сразу после женитьбы. Когда она была уже не в силах мучиться своими подозрениями в одиночку, она поделилась ими с Кейт, но та лишь высмеяла ее подозрения как вздорные и безосновательные и посоветовала обратиться к психиатру. Поначалу Фрэн была обескуражена советом сестры. Зачем ей психиатр — она же не сумасшедшая! Она всего лишь несчастна… несчастна, потому что ее мужа почти никогда нет дома, потому что она не может родить ребенка. Любая женщина в ее положении, думала она возмущенно, чувствовала бы то же самое.
Она попыталась дознаться у отца, что тот думает об отношении к ней Джима, об их браке. Но отец, как и прежде, уверял ее, что все дело в работе, что муж, конечно, проводил бы с ней больше времени, если бы мог… Отец был просто без ума от Джима, он видел в нем сына, которого у него никогда не было, сына, которому он передаст семейный бизнес. Колби считал, что все страхи дочери возникли на пустом месте и рассеятся, как только у нее появится ребенок. Но как раз об этом ему и твердила она, что больше всего на свете ей хочется иметь детей, но для этого нужно, чтобы Джим не мотался по всему миру постоянно, потому что в таком случае ее шансы забеременеть сводятся к нулю.
Думая теперь только об одном, она подсчитывала, что Джим не только ни разу не был в годовщину их свадьбы, но он лишь однажды провел с ней Рождество. О, разумеется, она получала богатые подарки ко дню рождения — один раз из Парижа, дважды из Лондона, а в последний раз из Рима, но никогда они не ужинали при свечах, отмечая годовщину свадьбы или день рождения, никогда не были вместе в спальне хотя бы в один из столь знаменательных дней. Он всего лишь звонил ей — из отеля или аэропорта.
— Сколько вам лет, миссис Линд? — спросил доктор, послушав сердце и легкие Фрэн.
— Двадцать восемь. — Как знать, екнуло у нее сердце, может, на это раз действительно что-то серьезное? Через неделю исполнялось шесть лет как они поженились, и Джим впервые должен был быть в этот день дома. Она так об этом мечтала, так готовилась к романтическому празднеству вдвоем… Она бы просто не выдержала сейчас, если бы что-то и впрямь случилось. Она готова была примириться со всем, отбросить все свои подозрения, если бы только…
— Давление слегка повышено, — сообщил доктор, снимая с ее предплечья манжету, — но ничего страшного нет. Что же вас все-таки беспокоит?
Фрэн поколебалась какое-то мгновение. Она начала было говорить, что и сама толком не знает, но тут поняла, что он говорит о физическом недомогании.
— Я просто очень устала. Мне так трудно вставать по утрам, — пожаловалась она обескураженно.
— Вы чувствуете себя хуже вечером или утром? — продолжал расспрашивать доктор, делая пометки в ее медицинской карте.
— Утром хуже всего.
Он пощупал ее шею, железки, лимфатические узлы.
— Когда у вас в последний раз были месячные? — спросил он, берясь за офтальмоскоп и принимаясь за ее глаза.
— Кажется, шестого марта, — чуть поколебавшись, ответила Фрэн.
— Никаких нарушений цикла?
Она пожала плечами.
— Мой муж говорит, что по мне можно проверять Гринвич, — резко ответила она, припоминая, как разъярился Джим, когда, приехав, обнаружил, что любовь придется отложить на целую неделю.
— Ясно, — доктор записал еще что-то. — Скажите, а нет у вас в семье каких-нибудь наследственных болезней?
— Я не знаю — а что вы имеете в виду?
— Болезни сердца.
Фрэн подумала:
— У моего отца был сердечный приступ — после ангины, как сказал доктор, — два года назад. Его даже положили тогда в больницу, — припомнила она. — Но с тех пор он все время находится под наблюдением, и я не помню, чтобы его беспокоило сердце.
— А в семье вашего мужа?
Фрэн смутилась и, помедлив, призналась:
— Честно говоря, я так мало знаю о его семье. Он никогда не рассказывает о ней. Я видела лишь единственного его родственника — дядю Гарри, но он был всего однажды, на нашем венчании.
— Понятно, — доктор опять принялся писать что-то в карте.
— Вы болели корью, миссис Линд?
— Да.
— В каком возрасте?
— Мне было лет девять.
— А свинкой?
— Нет.
— А коклюшем?
— Тоже нет.
— Вас оперировали когда-нибудь?
— Нет… ах да. Мне вырезали аппендицит, когда мне было лет двенадцать или тринадцать — точно не помню.
— Были какие-нибудь осложнения?
— Не помню.
— А еще какие-нибудь заболевания?
— Да нет, кажется, больше ничего серьезного.
— Ясно. — Он опять записал что-то. — Думаю, вам надо сдать кое-какие анализы.
— Анализы? — занервничала Фрэн.
— Успокойтесь, миссис Линд, — сказал он. — Уверяю вас, вам совершенно не о чем беспокоиться. Обычные анализы — их все сдают время от времени, вот и вы сделаете анализы крови и мочи. Мне просто нужно кое-что уточнить.
Фрэн кивнула.
— Но что со мной, доктор Эллерман? — обеспокоенно допытывалась она. — То есть я хочу знать, какие у вас подозрения? Я уверена, вы чего-то недоговариваете…
Доктор терпеливо улыбался.
— Я предпочитаю не строить никаких догадок, пока не получу результатов анализов, — пояснил он. — Но могу вас заверить — у вас нет ничего серьезного.
— А когда вы будете знать точно?
Он выписал ей рецепт.
— Позвоните мне в четверг во второй половине дня, анализы должны быть готовы. А пока — вот, возьмите рецепт и принимайте эти таблетки, если почувствуете недомогание. Они помогут.
— Так в четверг?
— Да, если я получу их раньше, я сам вам позвоню, даю слово.
Фрэн ехала домой вдоль залива. Даже после визита к доктору Эллерману она не почувствовала облегчения. Почему он так и не сказал ей, что он подозревает? Она пришла в ярость, как будто у нее и без того мало огорчений!
Она притормозила у аптеки и протянула в окошечко рецепт. Бенедиктин. Название показалось ей страшно знакомым, и она постаралась припомнить, где она его раньше слышала. На всякий случай она купила не только таблетки — вдруг они не помогут, но и флакон желудочной микстуры. Вспомнив, что дома нет аспирина, она взяла знакомую ей упаковку, подошла к кассе, расплатилась и вдруг на другой стороне улицы заметила кафе-мороженое. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, Фрэн решила побаловать себя мороженым, ощутить на зубах его прохладу и сладость. Бросив лекарства в машину, она перешла через
