бицепс. – Пощупайте. Как сталь!
Девочки, ахая и трепеща от волнения, принялись ощупывать твердый, слегка побелевший мускул. Двое ребят тоже последовали их примеру.
Леонард подмигнул.
– А хотите пощупать кое-что еще такое же твердое?
– Не хами, Леонард, – сказал один из мальчишек. Все прекрасно понимали, что за этим последует. Девочки, широко раскрыв глаза, придвинулись поближе.
– Давай, – подбодрила одна из них. Леонард расстегнул ширинку и сунул в нее руку.
– Вот, полюбуйтесь!
Девочки разом взвизгнули.
– Убери, ты, свинья, – крикнул все тот же мальчик. Но остальные во все глаза смотрели, как Леонард гордо массирует свое «мужское достоинство». Его пенис увеличился в размерах и затвердел, на нем проступили вены.
– Фу, какая гадость! – презрительно сказала Фина, старшая из девочек. Ей было десять.
– Вовсе нет. – Леонард одарил ее похотливым взглядом. – Это очень вкусненькая сосисочка. Кто-нибудь хочет попробовать? – Он повернулся к Фине. – Давай ты, Фина. Я знаю, тебе понравится.
– Размечтался! – Фина возмущенно вскинула свой курносый носик и тряхнула косичками. – Да меня вырвет.
– Не вырвет, – нетерпеливо заверил ее Леонард. У него заблестели глаза. – Ну давай же!
Остальные стали дружно подбадривать. Фина ухмыльнулась и наклонилась вперед.
Отвернувшись, Мерседес побрела через школьный двор. Это она уже видела. Леонарду было все равно, кто сосет его «сосиску», мальчик или девочка, и Мерседес отлично знала, чем все это закончится. Ей было неинтересно.
Что действительно занимало ее, так это мысль о том, что кого-то могут сбросить в море с гирей на шее. И он захлебнется и утонет. А потом рыбы выедят у него глаза.
Хотя Леонард ведь врун. Он сказал это, просто чтобы напугать ее. Такое не может случиться.
Но Мерседес сама видела выломанную дверь дома Бертрана и его разгромленное жилище. Она видела, как, избитый, он истекает кровью. «Такое не может случиться» – эта фраза ее почему-то больше не убеждала.
Но однажды вечером Бертран вернулся. Сначала Мерседес подумала, что он пьяный. Он медленно шел через деревенскую площадь, обнимая себя руками, словно охапку старого тряпья, которая в любой момент готова рассыпаться. Затем луч света из окна упал ему на лицо. Оно было серое и раздувшееся, как карнавальная маска. Один глаз залеплен спекшейся кровью.
Мерседес со всех ног бросилась в кузницу и заплетающимся от волнения языком рассказала родителям об увиденном. Папа, мрачный и молчаливый, отправился искать Бертрана, а мама уложила ее в постель. Мерседес упросила ее оставить зажженную свечу, так как в каждой тени ей чудилось обезображенное лицо этого несчастного человека.
Утром Бертран и его семья покинули Сан-Люк и больше уже не вернулись.
По словам тетки Жозефины, работавшей в булочной, все это было связано с долгосрочной забастовкой на фабрике, где работал Бертран. Он, сообщила Жозефина, пытался испортить дорогостоящую машину, и Массагуэры, хозяева фабрики, страшно разозлились.
– Он всю жизнь горбатился на них, – говорила тетка Жозефина одному из покупателей. – А кроме грыжи, ничего не заработал. И теперь мочится кровью. А где взять деньги на докторов?
В этот вечер мама приготовила zarzuela, рагу из креветок, моллюсков и цыпленка. Но у Мерседес не было аппетита. Она чувствовала себя больной. И мама уложила ее в постель с грелкой.
Что бы там ни говорили, Мерседес гордилась своим отцом.
На каждом доме она узнавала вещи, сделанные его руками, – от тяжелых железных дверных колец до причудливых флюгеров, что вертелись над крышами.
Все эти предметы хранили в себе прикосновение его рук. Витиеватые замки и засовы, решетки заборов и балконов, горшки и сковородки – тысячи вещей, пришедших в жизнь людей из его кузницы. Но предметом особой гордости являлись ворота, которые он отковал для женского монастыря.
Они были красивыми, крепкими и изящными. Извивающиеся на них змеи казались почти живыми, а лепестки цветов – мягкими и нежными. Она любила эти ворота и гордилась ими.
Время от времени Мерседес захаживала навестить сестру Каталину. Обычно они встречались в тенистом саду, и старая монахиня угощала девочку молоком с кусочком бисквита.
Однако от раза к разу сестра Каталина становилась все более молчаливой. Она сильно похудела, сделалась почти прозрачной и все чаще надолго впадала в задумчивость. Ее серые глаза потускнели, дыхание стало едва заметным. Но молчание не смущало Мерседес. Ей просто нравилось здесь бывать. Нравилось смотреть на ворота и с благоговением касаться затейливых изгибов черного металла. Ей нравилось спокойствие мощенного булыжником монастырского двора, по которому, словно тени, плыли черные фигуры монахинь. Ей нравилось ощущать тяжесть и близость голубого неба над головой.
Порой она думала, что, пожалуй, тоже хотела бы стать монахиней. Отсюда, с вершины холма, открывался такой чудесный вид на бескрайнее море и далекие горы! А можно перегнуться через монастырскую стену и смотреть на расположенные внизу домишки Сан-Люка и на детишек-попрошаек, вьющихся вокруг юбок богатых дам. Здесь, наверху, так легко верится в Бога.
Апрель сменился маем. И в полях зацвели мириады маков, словно миллион кошек поймали миллион птиц и из них брызнул миллиард капель алой крови.
Май, 1927
Сан-Люк
В то утро целая толпа ребятишек собралась вокруг остановившегося возле школы автомобиля.
Мерседес сразу определила, что эта машина совсем не такая, как дедушкин «форд». Она была длинная, изящная, сверкающая красной краской и хромированными деталями. Блестели спицы огромных колес.
– «Студебекер-седан», – проговорил потрясенный Хуан Капдевила. Хуан был лучшим другом Мерседес и отлично разбирался в автомобилях. И еще у него были торчащие в стороны уши, которыми он мог шевелить, что делало его похожим на тощую летучую мышь.
Зазвенел звонок, и дети неохотно поплелись в актовый зал школы.
В этот раз расположившиеся на сцене учителя выглядели особенно строгими, и среди них находились еще двое незнакомых людей. После того как была прочитана молитва, вперед вышел сеньор Санчес, директор, и торжественно покашлял.
– Большинство из вас, дети, знают, что в настоящий момент Испания ведет войну в Марокко, – начал он. – Героическую войну против жестокого и беспощадного врага. А во время войны людям нередко приходится жертвовать своими жизнями. Сегодня я хочу рассказать вам об одном человеке, который принес эту самую великую из жертв. О храбром солдате, сложившем голову, сражаясь в Африке. – Директор перекрестился, все остальные последовали его примеру. – Его звали лейтенант Филип Массагуэр. Он был старшим сыном в семье, которая так щедро помогает Церкви и нашей школе. Он погиб как герой во время штыковой атаки, проявив чудеса бесстрашия и самоотверженности. Его последними словами были «Да здравствует Испания!». В память о его беспримерном подвиге в нашей школе будет установлена мемориальная доска.
Перед тем как распустить учащихся по классам, директор сделал последнее объявление:
– После собрания прошу Мерседес Эдуард зайти ко мне в кабинет.
Мерседес сунула свои дрожащие ладошки себе под мышки. Все это могло означать только одно – наказание. А для девочек оно даже хуже, чем для мальчиков: их бьют по пальцам толстым концом указки.
Леонард Корнадо пнул ее по ноге и стал заламывать себе руки, изображая боль. Хуан сочувственно похлопал ее по плечу. Мерседес поплелась в кабинет директора.
Сеньор Санчес сидел за своим столом. Но он был не один. Напротив него расположился другой человек, в котором Мерседес узнала одного из гостей, присутствовавших на сегодняшнем собрании.
– Вот девочка по фамилии Эдуард, – сказал сеньор Санчес.
