– И таким они тебя отправили домой? Как фаршированную селедку?
– Таким они меня отправили домой. Она молчит. Потом снова закрывает глаза.
– Ты вылечишься. Я – уже нет.
Джоул застегивает гимнастерку и неуклюже опускается на стул.
– Ну, а как ты? – спрашивает он. – Тебе больно?
– Больно было сначала. Сейчас нет. Они напичкали меня лекарствами. Я не хотела ничего принимать. Но они все равно давали мне таблетки.
Столик возле кровати чист. Только черный томик Библии лежит на нем. Лицо матери похоже на голову хищной птицы. Веки такие тонкие, что через них просвечивают зрачки. Ее руки покоятся на простыне, как две птичьи лапы. Дыхание едва заметно. «Сколько она еще протянет?» – спрашивает себя Джоул.
– Недолго, – говорит мать. Ее способность читать его мысли пугает его. Старческие губы растягиваются, грудь чуть заметно дрожит. Она смеется. – Недолго, Джоул. Если у тебя хватит терпения немного подождать, ты увидишь, как душа покидает мое тело. И ты будешь иметь удовольствие вырезать на той убогой мраморной плите мое имя. И бросить горсть земли на крышку моего гроба… Я хочу пить, Джоул. Воды.
Он наполнил из графина стакан и поднес его к ее рту. Мать делает маленький глоток, чтобы только смочить губы. Она снова смотрит на Джоула. В ее глазах он видит сверкающие там насмешливые искорки.
– Ну? Не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить, прежде чем я отправлюсь в лучший мир?
Он ставит стакан на столик. В пальцах дрожь.
– Ты обещала, что однажды все расскажешь мне. Ее рука дергается.
– Так значит, за этим ты сюда явился, Джоул? Ради себя? Не ради меня? Ты все такой же.
– Я пришел узнать правду.
Она снова беззвучно смеется.
– Правду Ты думаешь, что правда сделает тебя свободным?
Он сжимает зубы.
– Да.
Она закрывает глаза. На лице появляется злорадная ухмылка.
– Что ж, будь по-твоему, мой дражайший сын. Я расскажу тебе то, что ты хочешь знать. Это будет мой предсмертный подарок тебе. Я все расскажу.
Лето, 1970
Санта-Барбара
В 6.30 утра, как всегда в летнее время, автоматически включились разбрызгиватели, и в воздухе засверкала алмазная пыль. Лужайка, площадью в один акр, стала похожа на усыпанный крохотными изумрудами ковер.
В доме еще никто не проснулся. Повсюду видны следы вчерашней гулянки.
По серебристой глади бассейна плыла горлышком вверх пустая бутылка из-под шампанского. Еще с дюжину таких же бутылок валялось вокруг него. Возле барбекю беспорядок, грязь. Десятки мух, монотонно жужжа, облепили тарелки с застывшими вчерашними бараньими ребрышками, омарами и стейками, тонули в полупустых бокалах с шампанским и бренди. В 9.30 явятся слуги и начнут убирать все это безобразие.
Мухам повезло. До 9.30 они успеют наесться, спариться и отложить яйца. Полный жизненный цикл.
Это место видело бесчисленное множество попоек, но вчерашняя оказалась одной из самых грандиозных. Вчера Доминик ван Бюрен устраивал вечер по случаю своего отхода от дел.
И, хотя гости уже разъехались по домам, его праздник еще продолжался. В своей спальне Доминик ван Бюрен пристроился с бритвой в руке между раскинутых в стороны ног совсем еще юной девицы. Они оба были голыми.
– Полегче, – слегка охрипшим голосом боязливо проговорила она. Девчонка была не так пьяна, как ван Бюрен, и эта игра ее немного пугала. – Смотри, не порежь меня.
Доминик все еще парил в кайфе вчерашнего дебоша. Умиротворенный таблетками «Кваалюда»,[34] накурившийся марихуаны, нанюхавшийся кокаина, он и мысли не допускал, что может кого-то порезать.
Все, что ему сейчас требовалось, раздвинув ноги, лежало перед его носом. Слегка покачиваясь и тихонько напевая какую-то песенку, он старательно брил свою малолетнюю подружку.
Эта миловидная блондинка была преподнесена ему в качестве подарка. Ее привезли из Лос-Анджелеса старые друзья-товарищи Доминика, прекрасно знавшие его слабости. Лучшие друзья, друзья особого рода.
И, хотя он окончательно завязал с делами и со всеми рассчитался, Доминик все же припрятал достаточное количество кокаина, чтобы быть уверенным, что друзья и подружки не оставят его до самой смерти.
Несмотря на то что девица была уже не совсем ребенком, выглядела она потрясающе: овальное лицо, лишенное даже малейших следов косметики, и длинные, блестящие, золотистые волосы. Звали ее Тамми. Прошедшая ночь была полна всевозможных наслаждений, и ван Бюрен приберег ее напоследок.
Закончив бритье, он одобрительно погладил рукой свою работу.
– Какая прелестная розовая улыбочка, – блаженно произнес он. – Я так люблю эту прелестную… розовую… улыбочку.
– А как папуля хочет получить удовольствие? – игриво пролепетала девчонка.
– Прямо розовый леденец… Так приятно его полизать. Он такой вкусный.
Она пальцами раздвинула половые губы.
– Хочешь меня пососать?
– Подожди, – сказал Доминик.
Она подняла головку и удивленно уставилась на него.
– Папуля хочет обидеть Тамми? Отшлепать ее маленькую непослушную попку? Хочет, чтобы Тамми плакала? А?
– В ванную! – Затуманенными глазами он многозначительно посмотрел на нее. – Мы пойдем в ванную и немножко испачкаемся.
– Хочешь, чтобы я на тебя пописала? Или что-нибудь в этом роде?
Он криво ухмыльнулся.
– Ага. Что-нибудь в этом роде.
– О'кей. Я как раз так хочу писать, что еще чуть-чуть и лопну.
Неуверенной походкой они отправились в ванную. От наркотиков ноги Тамми путались в глубоком ворсе ковра, но ей все же удавалось сохранять на лице улыбку.
Все оборудование ванной было сделано из хрусталя и золота, на станах висели огромные зеркала, отражавшие их обнаженные тела. На раковине лежали золотые запонки и украшенные бриллиантами часы «Ролекс» стоимостью по меньшей мере тысяч двадцать – тридцать. Тамми оценивающе огляделась вокруг. Этот дом был буквально забит бесценными вещами, антиквариатом и произведениями искусства. Кажется, расплата будет щедрой. Хорошо, что она позволила ему побрить ее, хотя было и страшновато подпускать его к себе с бритвой в руках, по крайней мере, в таком состоянии.
Тамми взглянула на свое отражение в зеркале и хихикнула.
– Атас! Ну прямо как Барби. – Имитируя куклу, она напрягла мышцы, округлила огромные голубые глаза и механическим, скрипучим голосом сказала: – Барби хочет Кена. Кена… Кена…
Ван Бюрен нахмурился.
– Хватит валять дурака. Давай начинать.
– О'кей. Где ты хочешь?
– В душе.
В кабинке душа имелось мраморное сиденье. Сев на него, Доминик усадил девчонку себе на колени, затем поднес к носу какой-то флакон, нажал на головку распылителя и глубоко вдохнул. Тамми увидела, как аэрозольный туман на мгновение окутал его ноздри. Его физическое здоровье просто поражало. Он уже
