слишком много суеты. Если бы ей нечего было делать, подумала Хейли, она, наверное, просто металась бы по комнате.
За те несколько минут, что Хейли оставалась в комнате одна, она успела осмотреться. Судя по распятию, висевшему над входной дверью, и маленькой статуэтке Непорочной Девы, стоявшей посреди множества безделушек в застекленной горке между окнами в кружевных занавесках, Жаклин Меньо была ревностной католичкой. Существовала ли в квартире другая комната, где она держала культовый алтарь, фетиши, картинки с изображениями божков и духов? Или она покончила с вудуизмом? Хейли в этом сомневалась. Обычно с годами вера укрепляется.
Вернувшись из кухни, Жаклин разлила кофе по чашкам и села на краешек стула, словно была готова в любой момент сорваться с места и убежать, если разговор примет неприятный оборот.
– Если бы Селеста не попросила меня об этом, я бы ни за что не стала говорить об Анри де Ну, – заявила она.
– Меня больше интересуете вы и его семья, – успокоила ее Хейли.
– Его семья?
– Линна и Луи.
– А, понимаю… – Выражение лица Жаклин сделалось настороженным. – А что вы хотите знать?
Хейли рассказала ей то же, что поведала Луи де Ну.
Рисунок на стене вызвал у Жаклин интерес, который она попыталась скрыть. Хейли добавила, что Луи де Ну дал ей разрешение на использование истории убийства сестры в качестве сюжета для ее нового романа.
– Это еще зачем? – Глаза цвета молочного шоколада уставились на Хейли, и она ощутила странную неловкость.
– Вероятно, потому, что я все равно написала бы эту книгу, – ответила Хейли. – С другой стороны, мне показалось, что ему даже хочется, чтобы я ее написала. И этого я не могу понять.
– Вот как. Ну а что еще вы хотите знать?
– Почему Линна сделала этот рисунок на стене? И почему вышла замуж за Карло Буччи – человека, которого по всем меркам следует признать изувером?
При последних словах Жаклин дернулась, словно ее хлестнули по лицу. Она быстро отвернулась и, чтобы скрыть чувства, вызванные упоминанием имени Карло Буччи, стала наливать по второй чашке кофе себе и гостье.
– Вы хорошо знали ее мужа? – спросила Хейли.
Жаклин качнула головой и ответила вопросом на вопрос:
– Вы действительно думаете, что Линна была такой своевольной?
– Не знаю. Я предположила, поскольку вырастили ее вы и… – Было невозможно вести разговор дальше, не открыв, что она знает больше, чем ей положено, и Хейли пошла напролом: – Вы приобщили ее к своей религии, она едва ли придавала значение расовой принадлежности.
Жаклин сухо рассмеялась:
– Не придавала значения расовой принадлежности? Возможно. Зато она отлично знала, кому какое место подобает, и не сомневалась, что я-то свое место хорошо знаю. Когда Линна была девочкой, я жила в их доме в постоянном страхе сказать или сделать что-то не так, поскольку тогда она донесла бы отцу, куда я вожу ее и с кем знакомлю. Как будто у меня была какая-нибудь власть над ней!
– Но вы были любовницей Анри де Ну, ведь так? Разве он вас не любил?
– О, он любил меня так же, как всякий хороший хозяин любит своего раба. Нет, несмотря на всю мою преданность, единственным человеком, которого он любил в своей жизни, была его жена. И Линна, поскольку была очень похожа на мать. К четырнадцати годам ее сходство с матерью стало поразительным. Она это знала и подчеркивала его: носила материнские платья, душилась материнскими духами, даже за столом сидела на месте матери – том самом, которое в знак уважения к памяти мадам всегда после ее смерти оставалось пустым. Неудивительно, что… – Она вдруг запнулась.
– Что?
– Ничего… Негоже так говорить об умерших.
Хейли, уже многое знавшая о жизни Линны в отцовском доме, не стала торопить Жаклин. Она лишь спросила:
– Когда вы ушли от Анри де Ну?
– После того как Линна уехала учиться. Не знаю, как ей удалось уговорить его, но он ее отпустил, хотя горевал так, словно еще раз потерял жену. Наверное, мне следовало проявить больше понимания, но после стольких лет, целиком отданных детям, я почувствовала себя бесполезной и такой же покинутой, как и он. Мы повздорили. Он прогнал меня. Позднее он обеспечил меня и я смогла обзавестись этим домом. Учитывая его щедрость по отношению ко мне, я всегда надеялась, что когда-нибудь он позовет меня обратно. Но потом вернулась Линна и стала снова жить в его доме.
– А Луи?
– Луи часто отсутствовал. Когда позволяли средства, он снимал собственный угол. А когда жил дома, я чувствовала себя не столько его матерью или служанкой, сколько нянькой. Несмотря на тяготы своей жизни, он всегда был истинным джентльменом, знаете ли, тихим маленьким мышонком, который никому не сказал худого слова.
– Но вы ведь к тому времени уже съехали от них.
– Месье Луи остался моим другом. Теперь, когда дом принадлежит ему, я часто там бываю. А прежде приходила очень редко. Если Анри замечал меня, он не возражал против моего присутствия. Думаю, иногда он даже хотел меня видеть. Но после возвращения Линны я стала ему не нужна. Потом Линна познакомилась с этим головорезом, с этим страшным человеком, у которого руки в крови. Я была так же против их брака, как, наверное, и ее отец. Но когда Анри отказался присутствовать на свадьбе, Линна явилась ко мне. – Жаклин подошла к двери и остановилась там в драматической позе со сжатыми кулаками. – Она встала вот на этом самом месте, вся в жемчугах, в белом шелковом платье, словно великосветская невеста, и приказала мне надеть платье, которое сама принесла.
– Почему же вы не отказали ей?
– Линне? – Жаклин расхохоталась. – Как плохо вы знаете ее! Ей никто никогда не посмел отказать ни в чем, куда уж мне. Я делала то, что она приказывала. И сыграла на свадьбе ту роль, которую она мне предназначила. – Продолжая говорить, Жаклин пересекла комнату. – Описание свадьбы было во всех газетах. Если прежде и можно было надеяться, что мы с Анри помиримся, то Линна положила этому конец. Впрочем, это уже не имело значения. Анри скончался через два месяца после того, как она развелась с мужем.
– Вы встречались с Карло Буччи?
– Только на свадьбе. Он был безупречно вежлив. Думаю, терпел меня ради нее.
– А почему она за него вышла?
– Она была сильной женщиной. Карло тоже обладал какой-то тайной силой. Думаю, это ее и привлекло. Вначале мне хотелось думать, что она его любит. Но с каждой новой встречей я замечала, что радость постепенно меркнет в ее глазах, словно увядающая роза, теряющая свежесть.
Хейли вспомнила сон, который видела два дня назад, и спросила:
– Она вышла за него замуж потому, что ненавидела отца, ведь правда?
Жаклин посмотрела на Хейли так, словно та ее ударила.
– Нет! Я не могу в это поверить. Было бы чудовищно, если бы она чувствовала ненависть к собственному отцу!
– Вы действительно так думаете? – мягко спросила Хейли.
Глаза старой мулатки наполнились слезами. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
– Уходите, – сказала она. – Я ничего больше не скажу. Так говорить о мертвых – значит накликать беду на свою голову.
Хейли сняла пальто с вешалки, стоявшей у двери.
– У вас ведь есть мой номер телефона? – спросила она.
– Есть. Но я скорее отрублю себе руку, чем позвоню вам.
Впервые с момента прихода Хейли Жаклин сидела на стуле спокойно, прислонившись к спинке и словно
