— Жечь! Жечь! Жечь!
Кэрри поторопилась прочь. За прошедшие пятьдесят лет ничего в этом городе не изменилось. Гарлем по-прежнему населяли одни крысы.
Наконец-то Кэрри увидела перед собой мясной рынок. Но она ведь наверняка уже проходила здесь? Люди вокруг давили друг друга, набивая свои сумки, пакеты, карманы цыплятами, бифштексами — всем, чего касалась рука.
Она посмотрела по сторонам. Снаружи никто не стоял, не ждал ее. И снова она подумала: «КОГО Я ИЩУ?»
Выяснить это можно только одним способом. Ждать. Внимательно вглядываться в каждую новую фигуру.
— Сколько тебе лет, Джилл? — спросил Джино.
— Двадцать два, — ответила ему хорошенькая стюардесса, стоя у постели в том виде, каким наградила ее природа.
— Двадцать два?
— Мне двадцать два года, и я о-о-очень опытная. — Она хихикнула.
— Ну еще бы.
Они вошли в спальню гостиничного номера ровно пять минут назад, однако этого времени ей хватило, чтобы раздеться и быть в полной готовности к тому, что должно последовать, как будто для нее это являлось самой естественной вещью в мире. Для нее-то, может, и так. Вот только куда ушел весь романтизм?
Джино чувствовал себя усталым: желудок полон, дает о себе знать язва. Сон — вот единственное, что ему действительно необходимо.
Идея принадлежала безраздельно ей.
— Хочу подняться в ваш номер, чтобы проверить, все ли там в порядке, — заявила она после ужина.
Войдя, она тут же скрылась в спальне, чтобы через минуту появиться абсолютно голой. Неплохое тело. Ему случалось видеть и лучше, и хуже. Несколько тощевата — на его вкус.
— Скажи, а почему это такая молоденькая девушка, как ты, хочет улечься в постель с таким стариком, как я, а? — не спешил Джино.
— Что за вопрос, мистер Сантанджело! Ну как же, вы так знамениты!
Он подумал, насколько она оскорбится, если сказать, что он ее не хочет.
— Ну, приступим, — хорошо поставленным голосом стюардессы предложила Джилл. — Давайте-ка снимем с вас брюки.
— Мне шестьдесят девять лет, — признался Джино, надеясь остановить ее этими словами, сбросив все же пару лет, поскольку даже в душе не готов был смириться с тем, что уже перешел семидесятилетний рубеж.
— Мое любимое число! — воскликнула она, возясь с его молнией и стаскивая затем брюки вниз.
Ему удалось поднять свой пенис ровно на половину его высоты. Последний раз Джино имел дело с женщиной несколько недель назад. Жизнь складывалась как-то так, что к семидесяти одному году подобные забавы значили для него уже не так и много. Не то чтобы он не мог поднять свой таран в полный рост — когда хотел; — дело заключалось в том, что для настоящего удовольствия ему теперь требовалось нечто исключительное.
— Уа-у! — изумилась она. — Да ты у нас просто гигант! Джино опустил глаза вниз. Она что — издевается? Его гигант почти совсем поник.
— Может, мне пососать? — буднично спросила Джилл. «А стоило ли до этого доводить?» Он принялся натягивать на себя брюки.
— Зачем ты это делаешь? — встревоженно спросила она.
— Потому что я так хочу.
— Ну же, давай продолжим, И вовсе ты не хочешь. Дай мне всего лишь пять минут — и ты почувствуешь у себя за спиной крылья!
— У меня дочь, которая на пять лет старше тебя.
— Ну и что?
— А то, что я не хочу этого. Ладно?
Джилл никак не могла сообразить: обидеться ей или рассердиться. Скрывшись в ванной, она вышла через мгновение уже полностью одетой в свою униформу.
— Мистер Сантанджело, — бесстрастно проинформировала она его, — вы — настоящий динамист!
С этими словами стюардесса громко захлопнула за собой дверь номера.
Джино потянулся за сигарой. Нельзя же, в конце концов, перетрахать их всех.
ДЖИНО. 1928
Известие о замужестве Леоноры явилось для Джино ударом. Он никак не мог заставить себя поверить этому. Отказывался верить. Косте пришлось несколько рая повторять имевшие место факты, прежде чем информация начала проникать в душу Джино.
Когда же до Джино дошло, что то, о чем толкует его друг, — правда, он превратился в помешанного. Таким Коста еще никогда его не видел. Диким зверем Джино мерил шагами комнату, сыпал проклятиями, бил кулаками в стены, а потом заплакал, так свирепо и с таким отчаянием, что Косте стало не по себе от своего присутствия.
Мелькнула мысль — может, лучше будет уйти? Джино все равно не замечал его присутствия. И все же Коста чувствовал, что должен остаться. У него было такое ощущение, будто он сказал Джино, что Леонора умерла.
Душа Джино испытывала то же самое. Леонора предала его — его Леонора. В тысячу раз лучше, если бы ее сбил трамвай, или если бы она утонула, или если бы ее унесла смертельная болезнь. Это он еще смог бы понять. Но такое? В такое поверить невозможно.
Прошел целый час, прежде чем ему удалось хоть как-то взять себя в руки. Мало-помалу Джино успокоился. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым, как если бы кто-то нанес ему сокрушительный удар ниже пояса.
Коста сидел в углу и печально смотрел на друга.
Теперь смутился Джино.
— Эй, малыш, — с трудом выговорил он, — и ты проделал такой путь, чтобы рассказать мне обо всем этом? Коста кивнул и достал из кармана два письма.
— Я позволил себе вскрыть оба и сохранил их. Они пришли уже после бракосочетания. Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах тебе не понравилось бы, если бы они попали своим адресатам. Надеюсь, я сделал правильно?
— Да. Ты все сделал верно. — Джино сунул письма в ящик стола и, повернувшись к Косте спиной, пробормотал:
— Ты ведь прочитал их?
— Нет.
Джино вздохнул.
— Слушай, мне нет никакого дела. Было бы лучше, если бы ты их прочел… — Голос его напрягся. — Господи, какой же я болван! — Он обернулся, глаза снова сделались бешеными. — Что это за парень, ее чертов муж? Какой-нибудь богатенький подонок, которого ей нашел папочка?
— Ты угадал, — солгал Коста. — В его семействе денежки водятся. Родители считают их отличной парой.
— А Леонора?