— Он спит. — Лаки решила рискнуть — вдруг и правда? — Мне не хотелось тревожить его.
— Девочка, если бы он узнал, что ты вышла па улицу, он и в самом деле встревожился бы, будь уверена.
Топ, которым произносились эти слова, заставил Лаки вздрогнуть.
— Я проголодалась, — кротко сказала она. — Тут где-нибудь можно раздобыть сандвич?
— Я распоряжусь, чтобы тебе принесли в номер. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Мне еще не хочется возвращаться в номер. В задумчивости Марко почесал щеку, соображая, что предпринять. Если Джино проснется и обнаружит, что дочери в номере нет, он сокрушит стены. Где же она все-таки шлялась? Вид у нее такой, будто она стала непосредственной участницей собачьих боев.
— О'кей, сейчас мы раздобудем тебе сандвич. Пошли. Марко отвел ее в небольшую кофейню, усадил в кабинку, подозвал официантку и сказал Лаки, что отлучится ровно на минуту.
А затем он сделал совершенно правильную вещь. Он позвонил Джино, чтобы поставить его в известность.
— Сукина дочь, — прозвучало в трубке. — И где же она была?
— Не знаю, — ответил Марко. — Попытаюсь выяснить, а затем приведу ее наверх.
Лаки довольная сидела в кабинке, жевала изобретенный Синатрой сандвич, запивая его кока-колой. Марко уселся рядом.
— Это просто шик! — с подъемом воскликнула Лаки. — Нам с тобой нужно общаться вот так почаще.
Накинув на себя купальный халат, Джино прошел в спальню дочери, обнаружив там засунутые под одеяло подушки, и едва слышно выругался. Похоже, что приручить Лаки совершенно невозможно. Ее нужно защитить от нее самой. Значит, он принял правильное решение. Теперь в этом можно быть полностью уверенным.
Марко проводил Лаки до дверей номера.
— Тс-с, — шепнула она, хихикая, вытащила ключ и покачала им в воздухе. — Папочку нельзя будить.
Марко почувствовал нечто похожее па угрызения совести. Некрасиво, конечно, закладывать девочку, по она сама виновата, это для ее же блага.
— Я бы пригласила тебя зайти, — Лаки вновь хихикнула, открывая дверь, — но ему это не понравится. Конечно, ты мог бы позвать меня в свою комнату…
И все в таком роде, так что это даже стало доставать Марко. Джино хватил бы удар, услышь он это.
— Спокойной ночи, Лаки, — быстро проговорил Марко, легонько подтолкнув ее в спину.
— Эй, а поцелуя я что, так и не получу?
Не успел Марко сделать и шагу, как она обвила его шею руками, ее влажные раскрытые губы оказались напротив его рта.
Отстранившись, он быстрым шагом направился к лифту.
За спиной его послышался тяжелый голос Джино.
— Входи, Лаки, нам нужно кое о чем поговорить. Отец и дочь стояли лицом к лицу. Вдвоем. Больше никого.
Глаза Джино скользили по фигуре дочери вверх и вниз, не упуская ничего: грязные порванные джинсы, мятая майка, сбитые в беспорядке волосы.
— Где же ты была, малышка? Лежала под кем-нибудь?
Лаки вспыхнула.
— Что?
— Ты думаешь, я только вчера появился на свет, девочка? Ты считаешь, что если я не так молод, как ты, то, значит, не понимаю, что вокруг происходит?
— Прости… — начала Лаки.
— Мне не нужны твои сраные «прости»! — взорвался он. — Такого дерьма и в моей собственной заднице хватает. С кем это, по-твоему, ты валяешь дурака?
Лаки поразилась не столько крепостью отцовских выражений, сколько тем, что адресованы они были ей.
— Я только вышла пройтись, — смутившись, сказала она.
— Пройтись, да? Вот, значит, почему у тебя такой вид? Одежда — рванье, руки в царапинах. Джинсы сваливаются. Пройтись, да?
— На меня напал мужчина. — В ее голосе послышался вызов. — Я подходила к стоянке, и он напрыгнул на меня.
— Ах вот как? Так же, как тот парень в Швейцарии, правда? Просто получилось так, что он оказался в твоей комнате, снял свою одежду, снял твою одежду и забрался к тебе в постель. В то самое время, как с твоей подругой, спавшей у противоположной стены, происходило то же самое. А что же никто из вас не закричал, но позвал па помощь, а? Ответь же!
Лаки уставилась в пол.
— И Франция, — продолжал Джино. — Чья-то вилла и ты — опять в компании своей гулящей подружки. Сколько же у тебя было там мальчиков, а? Сколько? Или ты вместе с этой дурой делила того прыща, что жил там вместе с вами?
— Нет! — не выдержала Лаки. — Этого не было!
— Хватит с меня твоей лжи, слышишь? — Джино был вне себя от злости, черные глаза его опасно сверкали, пальцы тряслись от волнения. — Теперь я знаю, что мне с тобой делать, — знаю это очень хорошо, — и ты должна на коленях благодарить меня за мою доброту!
— И что же это? — с внутренним страхом прошептала она. Что бы ее ни ждало, она сумеет выкарабкаться.
— У тебя же трусы промокли. Тебе но терпится трахнуться с кем попало… Лаки побагровела.
— Но ты — моя дочь, дочь Джино Сантанджело. Я такого не потерплю.
— Я не… трахаюсь с кем попало. — Ей едва удалось стоя перед отцом выговорить это слово. — Нет! Честно, папа.
Джино не обратил на ее слова никакого внимания.
— Ты выходишь замуж, малышка. Я подыскал тебе мужа. Ты выходишь замуж. И трахаться теперь ты будешь только на супружеском ложе и нигде больше. — Он вдруг сорвался на крик. — Ты поняла меня, малышка?! Ты меня поняла?
— Но я не хочу замуж…
Тогда Джино ударил ее. В первый и единственный раз. Ладонью по щеке. С маху.
Пощечина оказалась такой сильной, что Лаки полетела через всю комнату.
Он бросился к дочери, поднял ее с пола, прижал к себе, заговорил, не успевая выговаривать слова:
— Прости меня, девочка, прости. Поверь мне. Я знаю, так будет лучше. Ты должна делать то, что я скажу. Тебе нужно научиться слушать меня.
В теплых его объятиях Лаки расплакалась. Как хорошо от него пахло, о, как хорошо! Пахло папой. Покоем. Любовью. Ну почему ей не пять лет? Почему нет в живых мамы?
— Хорошо, папа. Я буду послушной. Я сделаю это. Я люблю тебя, я так люблю тебя. Я сделаю все, что ты захочешь, только бы нам с тобой было хорошо.
Как не хотелось ей уходить из его сильных и теплых рук. Никогда. Никогда.
— Замечательно, малышка, — мягко отозвался Джино. — Это к лучшему, ты сама увидишь.
— Кто он? — прошептала Лаки, зная, чувствуя сердцем, что отец назовет имя Марко.
— Крейвен Ричмонд, — сказал Джино с гордостью. — Все уже обговорено.
СТИВЕН. 1970
