Каролла?
Пирелли сел. От рясы старика несло тяжелым, затхлым запахом, да и сам монах выглядел довольно неопрятно: черные ногти, немытые ноги в плетеных сандалиях. Маленькие грязно-зеленые глазки брата Томаса были похожи на две горошины. Он смотрел на Пирелли, хитро прищурясь, и все его манеры были какими-то вороватыми. Он то и дело поглядывал на закрытую дверь и говорил, доверительно понизив голос, шумно втягивая воздух беззубым ртом.
— Я всегда знал, что он плохой, лжец. Знаете, однажды он стащил куриную ножку…
Пирелли очень терпеливо внимал бессвязному рассказу старика о краже, совершенной Лукой в сиротском приюте. Он не мог понять, где начало, а где конец этого путаного повествования. Как только они услышали чьи-то медленные приближающиеся шаги, Томас вложил в руку Пирелли потрепанный конверт и велел никому о нем не говорить.
Гвидо привел еле волочившего ноги отца Анджело и усадил его в кресло. С каждой минутой Пирелли все больше падал духом, но не показывал виду. Томас оказался совершено бесполезным собеседником, а уж от этого дряхлого старца и вовсе не будет проку!
— Оставь нас, Гвидо.
Пирелли сел на место. Голос старика хоть и дрожал, тем не менее был четким, а глаза — ясными и живыми. Когда за Гвидо закрылась тяжелая дубовая дверь, отец Анджело сложил руки на груди.
— Итак, вы хотите узнать про нашего сына Луку, верно?
— Да, преподобный отец, это крайне важно.
Отец Анджело кивнул и чуть повел рукой.
— Мне начать с самого начала — с той минуты, как он здесь появился?
— Если вы не возражаете. Чем больше я буду знать о нем, тем лучше.
Постиранная постель Луки была еще в сушильном барабане, и София взялась ее выгружать. Складывая наволочку, она заметила на ней какие-то темно-коричневые пятна и бросила ее в мусорный бак, решив, что это кровь. Однако в тот же вечер, когда она зашла в комнату к спящему Луке, то обнаружила, что его волосы стали гораздо светлее, чем были раньше. Она нагнулась ниже, но тут вошла Роза, и София, вздрогнув, отскочила от кровати.
— Как ты меня напугала!
Роза посмотрела на нее, подозрительно сощурившись.
— Что ты делаешь?
София приложила палец к губам, дав знак Розе молчать. Лука по-прежнему спал.
— Подойди-ка сюда, посмотри… Видишь? У него крашеные волосы. Он блондин.
Роза нагнулась над кроватью, чтобы получше рассмотреть, потом согласилась.
— Зачем он красится? — прошептала она.
София не ответила. Они тихонько вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Лука открыл глаза, легко встал с кровати и принялся мерить шагами комнату. Вспомнив подслушанный разговор женщин, он глянул на себя в зеркало. У корней на самом деле стали отрастать светлые волосы. Он тихо выругался.
Пора уходить. Больше нельзя здесь отсиживаться! Лука размял пальцы левой руки. Боль еще чувствовалась, но он осторожно снял бинты и начал упражняться…
Пирелли облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, а в комнате был лишь один стакан, и он промолчал. Он ждал, что еще скажет отец Анджело, но тот безмолвно уставился на голую стену.
— Пожалуйста, продолжайте, преподобный отец… Простите, если эти воспоминания вас расстраивают.
— Больше Лука сюда не возвращался. Я получил от него много писем. Я принес их вам — можете почитать, если хотите. Я подписал документы на усыновление, которые освободили его из-под нашей опеки. Я думал, так будет лучше. Мне казалось, что Луке сильно повезло… — По лицу старика покатились слезы. — С тех пор я его не видел. Он пришел только в этом году… — Он взял стакан с водой и сделал несколько маленьких глотков. — Вы можете сказать, почему вас интересует мой сын Лука? Вы полагаете, он совершил какое-то преступление?
Пирелли кашлянул и вновь облизнул губы.
— Да, преподобный отец, я так полагаю.
— Он приходил ко мне, приходил сюда за помощью — теперь я это понял. Видите ли, в детстве, совершив нехороший поступок, он всегда старался загладить его работой: красил, копал и прочее… Он пришел и работал здесь какое-то время. Я знал, знал: он сотворил что-то страшное.
Пирелли позвонил в звонок у двери, чтобы отца Анджело увели. Ему не хотелось больше его расстраивать. Он помог старику подняться и поставил перед ним его подпорку для ходьбы.
— В нем всегда таилась какая-то… какая-то темнота. Я всегда это чувствовал, но не мог до нее добраться. Когда он был совсем маленьким, его изнасиловали… Понимаете?
Пирелли кивнул, поглядывая на дверь. Гвидо вошел в комнату и услышал последние слова старика.
Отец Анджело продолжал, не обращая внимания на Гвидо:
— Лука был запуганным, агрессивным. Когда он появился в монастыре, первые несколько лет мы не могли заставить его войти в часовню. Я думаю, над ним надругались в каком-то святом месте. Да простит меня Господь.
Гвидо густо покраснел и старался не встречаться глазами с Пирелли. Он возился с подпоркой для ходьбы, готовясь проводить старика из комнаты.
— Вы говорили с Лукой перед тем, как он ушел, преподобный отец?
Старик покачал головой:
— Нет, я с ним не говорил. Брат Гвидо был последним из нас, кто его видел. — Он медленно пошел к двери, но снова остановился, спиной к Пирелли. — Лука даже не попрощался со мной… Счастливого пути, комиссар.
— Подождите-ка, брат Гвидо… Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
Молодой монах судорожно сцепил руки перед собой, дожидаясь, пока отец Анджело выйдет из комнаты.
— Все-таки мне надо помочь преподобному отцу. Он очень слаб… Монастырский дворик…
— Сам дойду, — донеслось до них, и Пирелли закрыл дверь.
— Вы последний, кто его видел. Почему раньше об этом не сказали?
— Я не думал, что это важно.
— Как знать… Брат Гвидо, я уверен, что Лука Каролла — очень опасный человек. Он убил по меньшей мере одного ребенка и скорее всего отправил на тот свет своего отца, Пола Кароллу.
Тихо охнув, Гвидо прижал ладони к лицу и, испуганно моргая, заговорил:
— В ту ночь, когда Лука уходил из монастыря, я был в часовне, возле склепа. Я преклонил колена в молитве, и он меня не заметил.
Пирелли положил руку монаху на плечо, побуждая его продолжать.
— Я видел, как он вошел и поставил на пол свою сумку — маленькую кожаную сумку, о которой я вам говорил, и футляр. Он пошел по проходу между рядами. Я хотел окликнуть его…
— Но не окликнули?
Гвидо покачал головой:
— Он стоял как изваяние и смотрел на крест… Его лицо… оно точно окаменело. Я еще никогда не видел, чтобы человек был так неподвижен…
Пирелли отпустил его плечо и отошел.
— Что было потом? — Он повторил свой вопрос, на этот раз более резко: — Что было потом, брат Гвидо?
— Я встал, обнаружив свое присутствие, и Лука превратился в дикого зверя. Он страшно зашипел и попятился назад, в темноту. Я уже не мог его видеть. А потом он сказал богохульные слова. Умоляю вас, не просите меня их повторить! Я слышал, как открылись двери и он вышел.
— Он взял с собой только сумку? А футляр, который вы описывали, — вы его не видели?
