Одри шевельнулась.
— Для стареющего сенатора у тебя неплохо получается…
— Что значит для стареющего? — притворно оскорбился Мартин.
У нее вырвался сдавленный смешок. Этот звук иногда напоминал Мартину тявканье пуделя.
— Ну… время от времени я замечаю признаки… увядания… или опадания… Разве это не симптом старости?
На этот раз она расхохоталась от души и во все горло, и смех ее прозвучал более чем непристойно.
Она уже предусмотрительно отодвигалась от него и спрыгнула с кровати с обманчивой и грациозной стремительностью кошки, так что Мартин, нацелившийся шутливо шлепнуть ее по соблазнительному заду, промазал как минимум на фут.
Когда Одри Фейн поворачивалась спиной, становилось заметно, что она слегка кривонога, однако это нисколько не умаляло ее очарования, напротив, лишь добавляло привлекательности.
Мартин потянулся к ларцу, стоявшему на ночном столике, и достал из него сигару. Обрезав кончик, он старательно раскурил ее и вдохнул крепкий ароматный дым. Сигары были кубинские. Он имел возможность доставать несколько коробок в год через Женеву, откуда они поступали в Соединенные Штаты в немаркированной упаковке. Он испытывал некоторые угрызения совести, поскольку понимал, что любой из его противников мог бы сделать себе политический капитал на том факте, что сенатор США Мартин Сент- Клауд курит контрабандные сигары с Кубы.
А с другой стороны, криво усмехнулся он про себя, существует еще пара-тройка таких вещей, узнать о которых оппозиции было бы куда радостнее.
Его роман с Одри Фейн, к примеру.
Человек — пленник своих страстей, мелькнуло у него в голове; мысль, конечно, не очень оригинальная, но в его случае как нельзя к месту.
Ворвавшийся в комнату с Бербон-стрит оглушающий шум заставил Мартина вскинуть голову и насторожиться. Спустив длинные ноги с кровати, он накинул халат, распахнул створки французского окна и вышел на балкон.
Квартира окнами выходила на Бербон-стрит. Принадлежала она, конечно, Одри. И хотя та снимала квартиру на весь год, пользовалась ею нечасто — за исключением последних дней масленицы. Богемная атмосфера Французского квартала была для новоорлеанца из высшего общества достаточно пикантной, чтобы побродить по нему скуки ради. Но постоянно жить здесь? Нет, Боже упаси!
Хотя Одри пошла на значительные расходы, обустраивая квартиру по своему вкусу, очень немногим было известно, что снимает ее именно она. Этого не знал даже ее отец.
— Но ведь иметь здесь квартирку на масленицу стоит того, — как-то заявила она Мартину. — Можно смотреть парады прямо с балкона, со всеми удобствами. К тому же я могу себе это позволить.
Что правда, то правда. Ее отец. Рексфорд Фейн, происходил из старинной семьи новоорлеанских богачей и был, вероятно, самым состоятельным в городе: одним из первых ведущей десятки, это уж точно. Помимо этого, единственное замужество Одри (ее супруг наложил на себя руки в день первой годовщины их свадьбы) принесло ей миллион унаследованных денег.
Квартира была весьма удобна для свиданий. Мартин давно потерял счет Их совокуплениям на круглой кровати королевских размеров — такой огромной, что Одри пришлось выложить долларов восемьсот, за аренду вертолета, чтобы поднять кровать до уровня французских окон, через которые ее и протащили в спальню.
Мартин, попыхивая гаванской сигарой и переступая мерзнущими на каменном полу босыми ногами, стоял на балконе и смотрел на приближавшийся по Бербон-стрит парад. Чугунная решетка балконного ограждения бросала кружевную тень на залитую солнцем улицу четырьмя этажами ниже.
«Здоровый мужик» — такое определение можно было дать Мартину Сент-Клауду. Широкоплечий, узкобедрый, рост за метр восемьдесят, вес около восьмидесяти пяти килограммов, ни капельки лишнего жира — держать форму помогали физические упражнения дважды в неделю (гимнастика и немного гандбола) и гольф по воскресеньям. Такого режима он твердо придерживался даже тогда, когда бывал в «городе Вашингтоне», — знаток американской истории, он тем не менее однажды оговорился, нечаянно назвав столицу нации «городом», хотя так было не принято. Сейчас он проводил там большую часть своего времени.
Мартин был смуглым, темноволосым, с горячими карими глазами; в жилах его предков текла отнюдь не малая толика креольской крови. Большой рот, блистательная улыбка, которая и перед телекамерой не казалась деланной. Он был бы красавцем, если бы не криво сросшийся нос, который он дважды ломал в университете Лос-Анджелеса на пути к завоеванию места защитника в национальной сборной по футболу.
Авангард парада уже проходил под балконом.
В этот воскресный полдень — он пожертвовал своим обычным гольфом ради приятных минут с Одри — шествие было немноголюдным. Всего-то с полдюжины платформ, но участники с лихвой компенсировали свою малочисленность шумностью, энтузиазмом и весельем. Мартин в течение нескольких минут пытался определить, чему посвящен этот парад. И в конечном итоге решил, что он имеет какое-то отношение к истории Англии.
Влекомые мини-тракторами платформы везли на себе декорации из папье-маше, воспроизводящие сцены из британской истории средних веков. Одна из них привлекла особое внимание Мартина. Она изображала казнь Марии Стюарт, королевы шотландцев.
Топор был невообразимого размера, по меньшей мере раз в десять больше, нежели сам прототип, а кровь пятнала всю платформу, которую, видимо, долго и старательно поливали с этой целью краской.
Имитация крови выглядела достаточно натурально. По правде говоря, она выглядела чертовски реалистично, и Мартин невольно поежился, вспоминая совсем другую процессию и совсем другое, не столь отдаленное во времени, убийство в Далласе тридцать пятого президента США Джона Кеннеди.
Его настроение внезапно переменилось, он рассмеялся, заметив одного из участников парада, шагающего по улице в полном ковбойском облачении — сапоги, кожаные штаны, мягкая широкополая шляпа, — который, вероятно, и вызвал из подсознания воспоминания о Далласе. Сейчас этот тип прошел под балконом, в связи с чем Мартин и разразился громким смехом. Ковбойский костюм оказался на самом деле фальшивым фасадом. Со спины удаляющийся размашистым шагом субъект был гол, как Адам до изобретения фигового листка. Единственной полноценной принадлежностью его гардероба были сапоги. Мартин прищурился, жалея, что не захватил бинокль, который Одри, заядлая любительница шествий, всегда держала под рукой. Отсюда он не мог разглядеть, свисают ли между ног голого субъекта гениталии. Возможно, впрочем, тот был в плавках.
Либо — с учетом тех обстоятельств, что по нынешним временам парня от девушки не отличить, а на масленицу можно ожидать чего угодно, — персонаж и вовсе не принадлежал к мужскому полу.
— Что тебя так рассмешило, сенатор?
— Ты только посмотри на этого голозадого шутника.
Мартин указал вниз кивком головы, и Одри, бросив беглый взгляд на полуодетого ковбоя, равнодушно пожала плечами. Она изучающе осмотрела парад профессиональным глазом искушенного наблюдателя праздничных шествий. И, еще раз пожав плечами, отвергла этот парад как не заслуживающий внимания. Она обернулась к Мартину.
К этому моменту она была уже одета в мини-платье под цвет ее желтовато-зеленых глаз, на ногах белые сапоги. Однако Мартин не был бы так уж и потрясен, если бы она вышла к нему нагой. В прошлом году, в такой же вот последний день масленицы он с этого самого балкона наблюдал, как прямо напротив разгуливает абсолютно голая женщина лет шестидесяти. Это произошло неделю спустя после начала их романа.
— Никак не пойму, почему ты отказываешься изображать короля Рекса на нынешнем параде, — произнесла Одри. — Папа же просил тебя, а ведь он возглавляет свиту Рекса.
— Одри, ты же сама знаешь, что роль короля Рекса надлежит исполнять местному бизнесмену, а не политику.
— На этот счет нет никаких твердых правил, — возразила Одри, поджимая пухлые губки. — Да если бы и были, тоже не имеет значения. Как папочка скажет, так и будет.
