сенатор Мартин Сент-Клауд. Минутку… да, там лежит чье-то тело… Самого сенатора нигде не видно…
Мартин стоял на платформе, радостно махал толпе рукой, время от времени швырял в нее горсть дублонов, машинально улыбался — в общем, проделывал все то, что положено кандидату, ведущему борьбу за высокий пост.
Мыслями, однако, он был далеко от парада.
Странно, но в глубине души у него теплилась надежда, что сегодня утром Ракель может передумать. Однако их короткая беседа опровергла это его предположение. Ее ледяной сдержанный гнев его просто потряс. Теперь он был уверен, что еще до вечера она соберет вещи и улетит в Вашингтон.
«А разве ты не этого так хотел, Мартин? — ехидно напомнил внутренний голос. — Ты же сам хотел от нее избавиться, скажешь нет?»
— Да заткнись ты! — огрызнулся Мартин, с ужасом обнаружив, что произнес эти слова вслух. Он воровато стрельнул глазами по сторонам, но вокруг царил такой бедлам, что его, похоже, никто не услышал.
«Совсем ты рехнулся, — подумал Мартин, — уже сам с собой начал разговаривать, да еще на людях!. «
Пытаясь переключиться на более приятные темы, Мартин вспомнил о свидании с Одри. Глупо было, конечно, предупреждать, что ему нужно поговорить с ней об очень важных вещах. Теперь она будет ждать. что он немедленно объявит ей о предстоящем разводе с Ракель.
А почему бы и нет? Что мешает сказать ей об этом? Судя по тону и поведению Ракель, их развод вскоре станет свершившимся фактом.
Неожиданно Мартин почувствовал, что неимоверно устал, устал и душой, и телом. Хоть бы этот парад скорее закончился! Дурацкая трата времени.
Именно так, чуть ли не слово в слово, выразилась по этому поводу Ракель.
Он вновь заставил себя не думать больше о жене и вернулся мыслями к любовнице. Сегодняшнее любовное свидание с Одри утвердит его мужское достоинство, возродит в нем силу и бодрость, вернет ему прежнюю форму. Она будет ждать его — нежная и желанная, и вожделеющая…
В мысли его ворвался посторонний звук, звук, в котором он не сразу узнал вые грел. Первым инстинктивным порывом было ощупать себя с ног до головы и убедиться, что он не ранен. Сколько раз именно это ему снилось, сколько раз он вырывался из ночных кошмаров, в которых переживал именно такой момент!
Он с облегчением обнаружил, что цел и невредим и остается стоять на ногах. Теперь он переключил все свое внимание на толпу. И сразу увидел человека в костюме Санта-Клауса, который сжимал обеими руками пистолет, направленный прямо в него, в сенатора Мартина Сент-Клауда. К Санта-Клаусу поспешно пробирались какие-то рослые мужчины…
Не успеют они, понял Мартин, не успеют…
Брету парад пришелся по душе. В самом начале, пока они не миновали пару первых кварталов, он все время помнил об угрозе покушения и ощущал напряжение и нервозность. Но вскоре это чувство прошло, и он расслабился. В основном этому способствовала Лина, которая веселилась и радовалась, словно девчонка, получившая в подарок первую в своей жизни куклу. Она без устали ойкала и взвизгивала, требуя, чтобы Брет немедленно обратил свое внимание на то-то и то-то и разделил ее восторг по этому поводу.
Про себя Брет должен был признать, что и без нее, вероятно, не пожалел бы, что решил участвовать в параде. Уроженец Нового Орлеана, он тем не менее впервые находился на платформе в самой гуще масленичного гулянья.
И все же ничто не могло сравниться с теми ощущениями, которые он испытывал в компании Лины.
Они почти сразу же поняли тщетность попыток обмениваться впечатлениями при помощи слов: расслышать их все равно было нельзя из-за оглушительного шума. Но теперь, когда они стали близки друг другу, между ними возникла особая система общения. Слова для нее были не нужны.
Брет был счастлив до идиотизма. Из-за этой крохи он совсем потерял голову. Он не мог понять, как набрался смелости просить ее выйти за него замуж.
Почему-то ему показалось, что сделать это нужно сразу после того, как они слились в объятиях во второй раз. А Лина к тому же укрепила его дух, не отвернувшись от него с отвращением, когда он признался ей в своей трусости.
— Лина, выйдешь за меня замуж?
— Да, медведище ты мой.
Все так просто. И все так сложно…
Вспомнив этот эпизод, Брет притянул ее к себе, обняв рукой за плечи. Она взглянула на него снизу вверх с ее обычной лукавой улыбкой и беззвучно зашевелила губами.
Брет склонился к ней, и она прокричала ему в ухо:
— Люблю тебя, медведище!
Брет, не находя слов от счастья, быстро-быстро закивал головой. Выпрямляясь, услышал какой-то необычный звук, сухой отрывистый треск, вознесшийся над шумом толпы, и сразу понял, что это выстрел.
Его взгляд лихорадочно забегал по множеству лиц внизу и остановился на человеке в костюме Санта- Клауса. В поднятых руках тот сжимал пистолет, и кровь застыла у него в жилах. Оглянувшись через плечо, Брет убедился, что сенатор остается на ногах и, по всей видимости, цел и невредим, хотя на лице у него застыло изумленное выражение.
Брет вновь посмотрел на человека в костюме Санта-Клауса и инстинктивно понял, что тот сейчас выстрелит еще раз. К нему бежали люди, но ничто в мире уже не могло этому помешать.
Всего один шажок, и Брет встал перед сенатором, заслонив его своим телом.
Пуля вошла Брету в левый глаз под небольшим углом и пробила череп навылет.
У него не было времени испугаться, не было времени для сожалений, для самой последней мысли.
Брет Клоусон умер еще до того, как рухнул на дощатый настил платформы.
Лина переживала лучшие в своей жизни минуты.
Она и припомнить не могла, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой. Парад ей страшно нравился, она считала за честь находиться на одной платформе с такими важными особами, как сенатор Мартин Сент-Клауд и Брег Клоусон, профессиональный футболист, человек, которого она любила всем своим существом. Мысленно она уже набрасывала первый абзац статьи: «Сегодня во время парада по случаю последнего дня масленицы я ехала на одной платформе с Бретом Клоусоном, которого большинство болельщиков считает лучшим на сегодняшний день игроком американского футбола среди профессионалов…»
Она почувствовала руку Брета у себя на плечах и подняла голову, беззвучно произнося губами:
— Люблю тебя, медведище.
Это была чистая правда. Боже, как же она любила этого человека!
Он заулыбался ей и выпрямился.
Лина услышала первый выстрел, но до нее так и не дошло, что это могло бы быть. Словно разозленное насекомое прожужжало у нее над головой на сверхзвуковой скорости. Она обернулась на Брета, который высматривал что-то в толпе. Но прежде чем она успела проследить за его взглядом, он шагнул и встал перед сенатором Сент-Клаудом…
Его левый глаз вдруг исчез, а затылок взорвался фонтаном серых и кроваво-красных брызг. С царственной медлительностью векового дерева он упал на дощатый помост платформы.
Лина оцепенела. Так вот что это значит — не верить собственным глазам. Происходящее было настолько чудовищно и ужасно, что осознать его сразу она не смогла.
А потом реальность обрушилась на нее ударом кувалды. Она упала на колени рядом с лежащим Бретом. Рассудок сразу подсказал ей, что он мертв: уцелевший глаз вперился в нее невидящим взглядом, любимое лицо расслаблено и неподвижно.
И все же она осторожно приподняла его изувеченную голову и бережно уложила ее себе на колени.
Склонилась к нему, не замечая, что ее слезы капают ему на лицо.
— Брет, — тихонько позвала она, — ответь мне.
