— Нет, это не то. Мне могут опять сказать, что кто-то просто зло подшутил надо мной или поиздевался. До тех пор, пока мы не узнаем, почему погибла Марисса, мы не сможем найти ее убийцу.
Стирлинг нетерпеливо ткнул вилкой в большой кусок бифштекса и увеличил температуру в жаровне. Затем он достал из пластиковой коробки, купленной в местной кулинарии, готовый салат и переложил его на тарелку. Наконец извлек из холодильника бутылку пива «Корона». Он терпеть не мог ужинать в одиночестве, даже в уютной обстановке своей квартиры, когда можно одновременно посмотреть по телевизору новости и узнать, что творится в мире, когда не надо бежать к телефону, когда в конце недели накапливается усталость… Дело в том, что он очень соскучился по Ребекке, и сейчас, когда он понял, что в очередной раз будет есть один, эта тоска стала еще сильнее. Жизнь без Ребекки была пуста. Хуже было то, что перед своим вылетом в Европу она несколько дней пожила у него и он уже привык просыпаться с ней в одной постели…
Он сделал большой глоток пива прямо из бутылки, отметив отсутствие дольки лайма, всегда придававшего напитку особенный, приятный привкус.
Интересно, сумеет ли он убедить Ребекку переехать к нему, когда она вернется в Штаты? «Конечно, — принялся рассуждать он, — если все то, что мне рассказал Майк Уилсон, правда, Ребекка, возможно, перестанет упрямиться. Но вдруг все это басни, не имеющие ничего общего с действительностью? Может быть, Майк все здорово приукрасил, не желая показывать, что на самом деле мало что знает наверняка?»
В первую минуту Стирлинг поверил Майку, но теперь его охватили сомнения. История Мариссы была настолько невероятна, что это с трудом укладывалось в голове.
Он вынул мясо, положил на тарелку рядом с салатом и принялся за еду. Сверился с часами. Сегодня Ребекка должна приехать в Париж. Он позвонит ей сразу же после ужина и расскажет все, что услышал от Майка. Он также скажет ей, что смерть Мариссы отнюдь не являлась актом единичным и случайным, но была лишь звеном в цепи сложных зловещих событий. И Стирлингу стало не по себе, когда он понял, что ни он, ни она не знают всей картины.
Дженни уехала в Лондон, и Эдвард остался с Анжелой наедине впервые за одиннадцать лет. Они по очереди навещали Саймона в больнице. А по утрам Эдвард завтракал в гордом одиночестве в красивой столовой Пинкни-Хауса, так как Анжела — что было совсем не в ее стиле — просила приносить поднос к себе в спальню. Но обедать и ужинать бывшим супругам приходилось вместе. Сидя за длинным столом, они обменивались вежливыми, ничего не значащими репликами, делая скидку на присутствие Питерса и другой прислуги.
Саймон был все еще парализован от самой шеи. Врачи пожимали плечами и не могли пока сказать наверняка, временное ли это состояние или окончательный диагноз.
Эдварду и Анжеле было неуютно друг с другом, разговор часто не клеился, так как они предпочитали обсуждать все что угодно, но только не то, что беспокоило их больше всего, — Саймон. Анжела даже в мыслях не допускала возможности того, что их сын до конца дней может остаться прикованным к постели и инвалидной коляске. Эдвард не исключал такую возможность, но не смел обсуждать ее вслух. «Если худшее станет реальностью, — рассуждал он про себя, — мальчишку нужно будет переправить на частном самолете в Америку, где созданы лучшие в мире условия для ухода за такими больными». Как-то он предложил это Анжеле, но та пришла в неописуемую ярость и заявила, что Эдвард хочет убить их сына.
— «Строк-Мандевиль» — лучшая в мире больница этого профиля! — вскричала она. — Если ему и придется куда-то ехать, он поедет туда. Но я не позволю тебе забрать его в Штаты!
На этой теме, таким образом, был поставлен крест, и она больше не всплывала в разговорах. Но напряжение в отношениях между бывшими супругами все возрастало. Эдвард пытался управлять делами в своем тресте «Толлемах» по телефону, регулярно связываясь с Брайаном. А Анжела почти все время проводила у постели Саймона, жадно ловя малейшие изменения в его состоянии. Он уже окончательно пришел в себя, хотя остаточные явления перенесенного шока еще наблюдались, и теперь хотел лишь одного — поскорее отправиться домой.
— Я не могу здесь больше оставаться, — пожаловался он однажды, когда родители пришли к нему оба. — Неужели нельзя нанять медсестру, которая бы ухаживала за мной в домашних условиях?
Анжела, откровенно говоря, боялась брать на себя такую ответственность.
— Мы должны слушать врачей, Саймон.
Эдвард согласно кивнул:
— Твоя мать права, мой мальчик. Нельзя рисковать сейчас. Тебе здорово досталось… Но худшее позади, теперь надо запастись терпением.
— Мне достаточно матери! — буркнул Саймон, не глядя на отца. — Тебе вовсе не обязательно здесь находиться.
— Мы отвезем тебя домой сразу же, как только позволят врачи, — торопливо вставила Анжела, стремясь не допустить накала страстей. — А пока я буду навещать тебя каждый день и приносить все, что ни попросишь.
— Правильно, — одобрил Эдвард. — Хочешь, я куплю тебе новую машину на день рождения? Да, точно! Завтра же соберу всю необходимую информацию. Говорят, недавно запущена в производство новая модель «БМВ». И вообще на колесах безопаснее, чем на этих чертовых клячах! Когда тебе станет лучше, Фред или Джонс будут возить тебя повсюду.
Анжела попросила его не молоть чепухи. Она все никак не могла отказаться от своей навязчивой идеи, что ее Саймон однажды станет главным егерем светской охоты. Анжела мечтала об этом и не готова была смириться с крушением надежд. Но вечером того же дня, когда они с Эдвардом вновь ужинали в Пинкни в неловком молчании, изредка перебрасываясь пустыми фразами, бывший муж, дождавшись ухода Питерса, вдруг горячо заговорил:
— Я хочу подбодрить парня, Анжела! Но было бы жестоко вселять в его сердце ложные надежды на то, что он опять когда-нибудь сможет охотиться!
— Не говори глупостей! — резко отозвалась Анжела. — Охота — это вся его жизнь. Он будет уничтожен, если поймет, что никогда больше не сможет ездить верхом.
— Именно поэтому я и начал разговор про машину, — терпеливо продолжал Эдвард. — Ты можешь хоть сто раз подряд сказать ему, что он скоро вновь сядет в седло, но разве это будет справедливо по отношению к Саймону? Нам стоит исподволь, осторожно подготовить его к самому худшему.
Анжела вскочила из-за стола, раздраженно отшвырнув от себя камчатную салфетку.
— Нет, ни за что! — вскричала она. — Ты… ты же лишаешь его надежды! Ты не смеешь этого делать, не смеешь! Он поправится!
— Я и не предлагаю обрушивать на него все вот так прямо и грубо, — возразил Эдвард, уже начиная терять терпение. — Меня нельзя назвать бесчувственным чурбаном! Я просто считаю, что наш долг — раскрыть парню глаза. Мягко и деликатно.
— А я так не считаю! И вообще… теперь, когда его жизнь вне опасности, тебе больше нечего делать в Англии. — Она направилась к двери, но на пороге обернулась. Эдвард все еще сидел за столом. Его седые волосы поблескивали при свете свечей. Красивое лицо было бесстрастно. — Мы больше не нуждаемся в твоем присутствии, — раздельно и сурово проговорила Анжела. — Прошу тебя, уезжай завтра же.
Ребекка остановилась в отеле «Эйфель Дюкесн» на тенистой авеню Дюкесн, что на левом берегу Сены. Ее номер располагался на пятом этаже; из окон и с балкона открывался прекрасный вид на длинную и прямую ветку авеню Ла-Бурдонне. Вдали виднелась сказочная Эйфелева башня, возвышаясь над разноцветными крышами домов, многие из которых представляли собой настоящие жемчужины архитектуры. В Париже Ребекка была впервые. Два года назад они ездили со Стирлингом в Европу, но тогда на французскую столицу у них не хватило времени. Теперь же она буквально горела желанием поскорее познакомиться с этим замечательным городом. Она вернулась с балкона в комнату и, присев на краешек постели, еще раз прогнала в голове план предстоящей работы, составленный для нее Стирлингом. Да уж… график был довольно плотный и почти не оставлял ей свободного времени на осмотр парижских достопримечательностей.
