— Что там такое?
Дженни махнула рукой.
— А ничего… Папы нет дома. — Помолчав, она добавила: — Он перезвонит мне позже.
Анжела равнодушно пожала плечами. Все, что касалось Эдварда, ее давно уже не занимало.
Сэр Эдвард Венлейк тяжело выбрался из своего «линкольн-континенталя», который привез его из местного управления полиции, и был тут же атакован шумливой толпой телевизионщиков. В лицо ему уткнулось сразу несколько микрофонов. На тех, в свою очередь, напирали репортеры газет и фотокорреспонденты. Около десятка ярких вспышек мгновенно ослепили и сбили с толку и без того плохо сейчас соображающего Эдварда. До парадного крыльца его дома было всего каких-нибудь десять ярдов, но преодолеть это расстояние почти не представлялось возможным.
— Как долго вы были знакомы с Мариссой Монтклер?
— Что вы думаете по поводу ее смерти?
— Как, по вашему мнению, все произошло?
— Прошу вас… — Сэр Эдвард выставил перед собой руку. На утреннем солнце блеснула печатка, украшенная серебряным фамильным гербом. — Мне нечего сказать!
Ничего не видя перед собой, сэр Эдвард стал отчаянно протискиваться к спасительной двери. Слева ему помогал швейцар, справа — выбежавший из лимузина шофер.
— Прекратите немедленно это издевательство! — взревел англичанин. — Как вы смеете?! Вы же мне проходу не даете! Что вы себе позволяете, черт возьми?! Отстаньте… Я говорю, отстаньте от меня, мерзавцы!
Лицо сэра Эдварда побагровело, от ярости он скрежетал зубами. Голова раскалывалась и, казалось, вот-вот взорвется. Наконец ему удалось пробиться к двери. Он грубо оттолкнул от себя очередного наседавшего корреспондента.
— Вам нездоровится, сэр? — участливо поинтересовался швейцар.
— Нет, все в порядке, — хмуро заверил его сэр Эдвард.
— Я вам нужен, сэр? — спросил шофер.
— Нет, Харвей, спасибо. Отправляйся домой, у тебя выходной…
«Выходной… — горько усмехнулся в глубине души сэр Эдвард. — Для всего Нью-Йорка нынче праздник. Кроме меня и этих ненормальных, столпившихся здесь. — Нетвердо ступая, он скрылся в кабине лифта и нажал на кнопку с цифрой «четырнадцать». — Волки… Стая озверевших волков!..»
— Брайан! — позвал он, оказавшись в своей квартире, среди роскошной лепнины, богатых драпировок, цветов и фамильных портретов на стенах. Сэр Эдвард попросил вице-президента побыть у него, пока он будет давать показания в полиции.
— Я в холле, — раздался голос Брайана.
Эдвард настолько обрадовался сейчас этому голосу, что даже не поморщился, несмотря на то, что Норрис в очередной раз назвал его гостиную «холлом».
— Ну? Как все прошло? — спросил Брайан. Он сидел у окна возле телефонного аппарата. Перед ним на столе были рассыпаны листки с личной гербовой бумагой Венлейка. — Что-то ты рановато… Я, признаться, боялся, что тебя там до вечера продержат.
Эдвард тяжелым шагом подошел к мраморному камину и вдавил в стену кнопку вызова прислуги.
— Как прошло? Невесело. Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, что мне только что устроили эти ненормальные репортеры перед входной дверью, — отозвался он.
В комнату неслышно вошел слуга Скотт, которого он привез с собой в Нью-Йорк из Англии.
— Вызывали, сэр?
— Да, Скотт, принеси-ка мне большую порцию виски с содовой. Будешь что-нибудь, Брайан?
Вице-президент медлил с ответом. При других обстоятельствах… а особенно когда он еще работал в супермаркете на севере Англии, он заказал бы себе пива, портвейна с лимоном или рома с кока-колой. Но теперь положение обязывало его вести себя во всем соответственно.
— На твое усмотрение, — крякнув, ответил он.
Сэр Эдвард вновь повернулся к Скотту:
— Два виски. Какие новости?
— Я сидел на телефоне, Эдвард, — торопливо встрял Брайан. — Дочь твоя звонила. Просила связаться с ней.
Сэр Эдвард метнул на него почти испуганный взгляд.
— Дженни? Боже, она уже знает? — В глазах его мелькнула тревога. — Поэтому и звонила?
Брайан отрицательно покачал головой:
— Она просто хотела пожелать тебе счастливого Нового года.
— Что? М-да…
Эдвард без сил опустился на один из обтянутых парчой диванчиков, вдавив голубые шелковые подушки. Да уж, хорошо год начинается, ничего не скажешь! Он закрыл ладонями лицо и стал осторожно массировать кончиками пальцев набрякшие веки, словно пытаясь снять с себя усталость и боль утраты. Кто он такой? Шестидесятидвухлетний старик, который находится сейчас в пяти тысячах миль от родины. Только что был допрошен в полиции, а потом атакован репортерами. Вчера у всех людей был праздник, а у него погибла очаровательная молодая подружка, которую он любил… Выпала из окна его же собственной квартиры и разбилась насмерть. Да, он крупный бизнесмен, достигший высот в своем деле. Многие завидуют его блестящей карьере, но это в данную минуту как-то не утешает… Сколотил огромное состояние, окружил себя красивыми вещицами. Ну и что? Может называть друзьями самых известных деятелей по обеим сторонам Атлантики, включая членов королевской семьи. А толку? Сейчас он ничем не отличался от рядового обывателя, у которого нет ни своей компании, ни денег, ни влиятельных знакомых — никаких привилегий в жизни. Не зря говорят, что горе всех уравнивает.
На какую-то долю секунды он потерял над собой контроль и едва не разрыдался. Слезы уже жгли глаза, а в горле встал ком. Однако Эдвард быстро взял себя в руки. Нет смысла лить слезы. И уж во всяком случае, не при Брайане. Их взаимоотношения ограничивались деловой сферой и должны оставаться таковыми. Брайан был полезен компании со своим почти звериным деловым чутьем. Он готов был делать грязную работу, на которую сам Эдвард не мог согласиться, считая ее ниже своего достоинства. Но рыдать при нем, показывать свою слабость… это ни к чему. Он еще, чего доброго, не преминет этим воспользоваться.
— Какого черта, где его носит там с виски? — вдруг прорычал сэр Эдвард раздраженно. — Не иначе Скотт решил провернуть весь производственный процесс, начиная со сбора урожая ячменя?!
Брайан и бровью не повел на эту вспышку. Он не удивился. Эдвард огорчен и расстроен, он плохо владеет собой, и это понятно. Случившееся могло очень нехорошо отразиться на имидже и репутации треста «Толлемах». Акционерам это не понравится. Выход один — попытаться как можно быстрее и надежнее замять дело. Кристина и другие частенько выражали свое недовольство любовными похождениями Эдварда. У них не укладывалось в голове, с какой стати отпрыски английских аристократических семейств ведут себя подобным образом? По какому праву они считают, что им все дозволено в этой жизни? Кристина предвзято относилась к Мариссе, а Эдварда называла «развратным старикашкой». Она предсказывала, что эта связь с девчонкой, которая на сорок лет его моложе, добром не кончится. Если уж на то пошло, Кристина всегда считала, что президентом компании следует быть Брайану. «Эдвард только тем и хорош, что у него есть титул, — сказала она однажды мужу. — Со всеми его обязанностями ты, Брайан, легко справишься, стоя на голове и с кипящим чайником на заднице!» Вспомнив об этом сейчас, Брайан усмехнулся. Тогда он посоветовал жене: «Попридержи язык, дура!» Его беспокоило то, что Кристина злоупотребляет подобными нелитературными выражениями. Он боялся, что однажды она забудется и брякнет что-нибудь в этом роде на людях. Женщинам вообще не пристало сквернословить, а Кристина это очень любила.
Ну, ладно. Все это сейчас неактуально. Сейчас надо думать, как выбираться из щекотливой ситуации, в которой они все оказались. И Брайан уже знал, что всю черную работу, как всегда, придется сделать ему.
— Похоже, мне удалось немного загасить страсти и предотвратить крупный скандал, — заметил
