различий. И вообще между студентами различия были весьма смутные, разве что по половому признаку, но справочник колледжа пытался сгладить и это.
Сегодня им был Джим, вчера им вполне мог быть Барри, который два года назад приглашал ее поехать на Кейп-Код [23], завтра им мог стать приятный на вид молодой детектив, который смотрел, как она натягивала свои новые ботинки, а потом угостил ее горячим шоколадом. Спенсер О'Мэлли.
Кристина сидела в темноте в трусиках и лифчике, в голове покалывало от пережитого вчера потрясения, а также и от выпитого накануне «Южного комфорта», и слезы струились по ее щекам, стекая прямо рот.
Джим ее не любит. Это ясно. Даже Дартмутский колледж не может это скрыть.
Между ними все неправильно. Он любит гладить ее шею и отлично растирает спину. Но Джим никогда не смотрел на нее так, как смотрел Спенсер О'Мэлли. Он никогда не смотрел на нее так, как смотрит иногда на Конни: Кристина однажды это видела. Своей красотой Кристина никогда не обольщалась. Порой она себе совершенно не нравилась и понимала, что и парню тоже может не понравиться. Какому-нибудь парню, может быть, но только не ее парню. Во всяком случае, к Альберту это отношения не имело, но Кристина не хотела думать об Альберте. Она не хотела ворошить в памяти свои чувства к Альберту, она хотела от них освободиться, избавиться от разрушительной, навязчивой, всепоглощающей страсти, которая угнездилась в ней, кажется, навсегда. Не любовь это, а сумасшествие, болезнь. Ей хотелось любви — здоровой, честной.
За окном стало светлее.
Поднявшись с кресла, Кристина прошла к ночному столику. Бутылка «Южного комфорта» была не только пуста, но уже успела высохнуть. «А где же та, что мне подарили? Неужели я забыла ее принести?»
Она сделала круг по комнате, а затем села на постель. «Исправить свою жизнь, — стрельнуло в ее голове. — Исправить жизнь. Не смерти я боюсь, — подумала Кристина, утирая мокрое лицо. — Нет, не ее. Я будущего боюсь».
Кристина вспомнила прошлогодний зимний карнавал, когда они с Джимом слепили большого снеговика на университетской площади. Это заняло у них два часа, и Джим к концу дня очень замерз, но не ушел, пока они не нашли шляпу и угольки для глаз. Он даже сбегал в магазин напротив и принес морковку для носа. Кристина еще удивилась тогда, что у них там нашлась в такое время свежая морковка. Джим любил тогда Кристину. Возможно, не очень сильно, но любил. Несмотря на Эдинбург.
Кристине захотелось вдруг, чтобы Джим сказал ей прямо и открыто, что не любит: «Я не люблю тебя, Кристина. Если бы любил, то, возможно, мог бы спасти тебя своей любовью. Вытащить из этой темной трясины, в которой ты завязла. Возможно, я мог бы сделать тебя счастливой… и свободной. Своей любовью я мог бы освободить тебя, мог бы заставить забыть этого сумасброда. Но я не люблю тебя, а это означает, что ты спасена не будешь. Нет, не будешь. Играй в свой баскетбол, играй себе на здоровье, спрячься вся в этой игре. Пиши статьи для «Обозрения». Заботься об Эвелин. Но нет тебе спасения».
Кристина набросила на себя что-то из одежды и выскользнула из комнаты. Она направилась вниз по лестнице к Джиму.
— Джимми, проснись, — мягко проговорила она, сев к нему на постель. — Мне надо с тобой поговорить.
Она слегка его встряхнула. Он застонал и повернулся спиной. Она снова попыталась его разбудить:
— Пожалуйста. Проснись, Джим.
Вначале он ничего не соображал:
— Который час?
— Еще рано. До рассвета далеко.
— О-о-о, — простонал он. — У меня же занятия завтра. Пожалуйста!
— Никаких «пожалуйста», — сказала Кристина. Тогда Джим сел, опершись спиной о стену:
— Ну что?
Кристина потерла ладонями лицо:
— Джимбо, я просто не знаю, что и думать. Мне показалось, что у нас с тобой все кончено.
— Показалось? — усмехнулся он.
— Джим, мне очень жаль. — Взглянуть на него она сейчас была не в силах. Кристина сползла с постели и встала на колени. — Я не могу сделать тебя счастливым?
— Это верно. Но все потому, что к этому ты не приложила никаких усилий.
— Я старалась.
— Ты не старалась. Ты была слишком занята своим баскетболом, и «Красными листьями», и даже «Обозрением»…
— Да я в «Обозрении» этом работала только из-за тебя.
— А вот таких одолжений мне не надо, — резко бросил он.
— Слушай, ты ведь тоже не сделал меня счастливой.
— Крисси, тебя невозможно сделать счастливой.
— Откуда ты знаешь? — произнесла она удивленно. Затем поднялась на ноги и принялась возбужденно ходить из угла в угол. — Что ты сделал для этого? Ты хотя бы пытался?
— Я проводил с тобой время. Считалось, что мы с тобой встречаемся. Разве этого не достаточно?
«Ну и свинья же ты», — подумала Кристина, а вслух произнесла:
— Мне тоже от тебя никаких одолжений не нужно.
— Ты мне вот что лучше скажи, — проговорил он. — Это ведь действительно отличная идея, чтобы нам с тобой больше не встречаться? Давно уже я не чувствовал себя таким счастливым.
— Да что ты?
— Да-да, — сказал он. — Такое было, но давно, еще до того как я встретил тебя.
Сердце Кристины упало. Она с трудом выдавила из себя:
— Я вот сейчас слушаю тебя и ушам своим не верю. — Ее губы искривились. Она уже была готова заплакать. «Он, наверное, будет рад, если я заплачу, но не стоит доставлять ему такое удовольствие».
Джим засмеялся нервным смехом и признался:
— Я просто не могу поверить, что мы смогли вытерпеть так долго.
— Джим, не надо. Не всегда было плохо.
— Всегда.
— Нет. Это началось с тех пор, как я осознала, какие на самом деле чувства ты ко мне питаешь. Или, более точно, каких чувств ты ко мне не питаешь.
Он холодно ее разглядывал и наконец спросил:
— Я не понимаю даже, о чем ты говоришь?
Кристина все еще продолжала ходить по комнате: ее больная рука вяло болталась вдоль туловища.
— Забудь это, Джимбо. — Она закашлялась и продолжила через несколько секунд: — Я пришла к тебе в надежде, что мы сможем поговорить по душам.
— Нет, не за этим ты пришла ко мне, Кристина, — грустно проговорил Джим. — Ты разбудила меня, надеясь, видимо, как-то облегчить себе душу. Впрочем, ты всегда добивалась от меня одного и того же. Так вот, манкировать своими обязанностями я не собираюсь. Я готов облегчить тебе душу. Но я все же не специалист. Психотерапия не мой профиль.
— По крайней мере, хотя бы это ясно, — пробормотала Кристина и воскликнула: — Господи! Я вовсе не хочу, чтобы ты облегчал мне душу. И никогда не хотела. Если ты так думал, то ошибался.
Она была готова расплакаться прямо перед ним. Только не сейчас. Ни в коем случае. Она пыталась, чтобы, насколько это возможно, ее голос звучал ровно.
— Я ухожу.
— Счастливо, Крисси, — произнес он упавшим голосом. Но не сделал никакой попытки ее остановить, и она ушла. Придя к себе, Кристина села на постель. Разговор с Джимом окончательно испортил
