– О Господи Боже мой, спаси меня. – Со стоном он рухнул навзничь на подушку. – Вот она, современная женщина! Чем же ты хочешь заняться? Поступить на работу?
– А почему бы и нет? Это же Америка. Демократическая страна. Я могла бы заняться политикой. – Глаза Сирины озорно блеснули, а он предостерегающе поднял руку.
– Это у тебя не пройдет! Одной такой женщины в моей семье вполне достаточно, спасибо! Придумай что-нибудь другое. Кроме того, – он возмущенно сдвинул брови, – через шесть месяцев у тебя будет ребенок. Неужели ты не можешь просто отдохнуть перед родами?
– Да, но, может быть, я смогла бы кое-что сделать еще до родов.
Сирина много думала о Сан-Франциско, о том, что будет там. Ей не по душе было сидеть на месте со своим огромным животом, а хотелось заняться каким-нибудь делом.
– Не смеши меня. Разве не все женщины сидят и ждут своего часа?
– Нет, не все. Есть женщины, которые занимаются не только этим в период беременности. Знаешь, – Сирина задумалась на мгновение, – женщины из бедных семей в Италии работают, будучи беременными, – они работают на полях, в магазинах, пекарнях, занимаются своими обычными делами. И вот в один прекрасный день… бум – появляется малыш, и они возвращаются домой уже с младенцем на руках… – Она улыбнулась, а Брэд рассмеялся, представив себе эту картину.
– Ну ты и скажешь, любимая! Ты тоже так хочешь? Бум – и появляется малыш, в то время когда ты работаешь в поле?
Сирина как-то странно взглянула на него.
– Когда я работала с Марчеллой, я была удивительно счастлива.
– Боже милосердный, Сирина! Это же ужасно: работать прислугой в доме собственных родителей.
– Мысль, может быть, и ужасна, но сама работа нет. Я чувствовала, что каждый день совершаю нечто полезное. Знаешь, у меня было много обязанностей, и я выполняла их хорошо.
Брэд нежно поцеловал ее в кончик носа.
– Знаю, малышка. Тебе приходилось чертовски много работать. Не хочу, чтобы тебе вновь пришлось заниматься чем-либо подобным. – Он довольно посмотрел на нее, зная, что такого не случится. – И тебе не придется. Теперь ты моя жена, дорогая. Единственное преимущество, которое дает имя Фуллертонов, – это комфорт не только для нас, но и для наших детей, оно навсегда избавит их от подобных житейских тягот.
– Приятно сознавать… – Однако его слова не произвели на нее большого впечатления. – Я полюбила бы тебя, даже если б ты был бедным.
– Знаю, дорогая. Но все же приятно жить и не волноваться из-за этого, не так ли?
Сирина кивнула и прильнула к мужу. Но прежде чем сон одолел ее, Сирина еще раз представила будущую жизнь в Сан-Франциско и поняла, что хотела чего-то большего, а не просто иметь ребенка. Ребенок – это замечательно, но ей также хотелось чем-нибудь заниматься. Она еще не знала чем, но была уверена, что скоро поймет.
В шесть часов утра стюард, постучав в дверь каюты, сообщил, что корабль подплывает к Нью-Йорку. В порт планировалось зайти в десять утра, однако издавна существовала традиция входить в бухту очень рано. После этого выполнялись различные формальности и делалось все возможное, чтобы не причинять пассажирам неудобств ранним прибытием в порт. Что-то завораживающее таилось в том, чтобы проплыть мимо статуи Свободы именно на рассвете, в момент восхода солнца, когда золотые лучи пронизывают небо и отражаются на ее руках, на факеле, короне. Это зрелище редко в ком не пробуждало глубоких чувств, и те, кто увидел эту картину, преисполнялись ощущением какой-то необыкновенной связи с Америкой. Сирина была потрясена до глубины души: ей показалось, что статуя осветила ей дорогу в новую жизнь.
Брэд был странно молчалив. В последний раз он прилетал домой на военном самолете. На этот раз он чувствовал, что наконец-то возвращается домой после войны, со своей женой, в страну, которую любил. Внутри росло ощущение благополучия и благодарности, это чувство так и распирало его. Не зная, как его выразить, он заключил Сирину в объятия и крепко прижал к себе.
– Добро пожаловать домой, Сирина.
– Спасибо, – тихо прошептала она в ответ и поцеловала его в нежно-оранжевом свете июньского утра.
– Ты заживешь здесь беспечно и спокойно, дорогая.
– Да, знаю. И наш малыш тоже.
Брэд крепко сжал ее руку, и они простояли на палубе почти час, глядя на Нью-Йорк с расстояния, пока корабль входил в гавань, поджидая офицеров миграционной полиции, буксиров, таможни, в предвкушении всей той суеты, которая обычно сопровождает прибытие в порт. Сирина и Брэд отрешились от всего. Они стояли на палубе рука об руку, думая о том, что ждало их впереди.
В эту минуту мать Брэда, сидя в постели в своем доме на Пятой авеню, потягивала кофе. Брови ее были нахмурены, глаза потемнели. Она думала о своем старшем сыне и той женщине, которую он вез домой. Если б она могла, то заставила бы Брэда избавиться от жены как можно скорее, но пока она не придумала способа, как это сделать. Маргарет больше не контролировала деньги старшего сына, по работе он совершенно не зависел от семьи. Брэд выпорхнул из ее гнезда и теперь делал что хотел и так, как считал нужным. А теперь еще эту проклятую итальянскую девку везет домой… Она со стуком поставила кофейную чашку, откинула одеяло и с решительным видом встала с постели.
Глава 18
Когда Сирина ступила на трап, шагая перед Брэдом, она почувствовала, как в груди бешено заколотилось сердце. Какими они окажутся? Что скажут? В сердце Сирины теплилась надежда, что миссис Фуллертон – другая миссис Фуллертон – придет встречать их. Ожидание предстоящей встречи навалилось на нее многопудовым грузом, когда она сошла с борта судна в кремовом костюме в полоску, шелковой блузке цвета слоновой кости, с волосами, завязанными в пучок в виде восьмерки. Она выглядела потрясающе молодой и поразительно прекрасной. В то же время в ней было нечто ранимое и свежее, словно в розе, одиноко стоящей в хрустальной вазе. Каждому хотелось прикоснуться к ней, но никто не осмеливался. Белые лайковые перчатки безукоризненно облегали изящные руки, когда она прикоснулась к поручню и,
