— Что еще?
— Он и не догадывался о деньгах до сегодняшнего утра.
Подробности были Джинни ни к чему. Достаточно было того, что этот тип узнал об исчезновении денег. Но то, что он выместил злость на матери, вообще не укладывалось в голове.
— Значит, ты призналась, что взяла деньги?
— Не сразу.
Мать начала плакать.
Джинни чиркнула спичкой.
— Мама, послушай, он знает, что я беременна?
Послышались всхлипывания.
— Да.
Вот черт! Джинни в сердцах выпустила изо рта клубок дыма.
— Но, Джинни, это не страшно. Он ведь тебе отчим.
Если ты мне поможешь, я уйду от него не задумываясь. И плевать мне на его деньги! — Послышался звук, будто кубики льда бьются о стенки стакана. — Вспомни, как нам было хорошо с тобой, когда мы жили в однокомнатной квартирке…
— Мама, ты пьешь?
— Совсем чуть-чуть… Очень больно…
— Мама… — Джинни понимала, что обязана задать следующий вопрос, но боялась. — Он знает, где я?
— Нет! Клянусь тебе, этого ему из меня не выбить! Я сказала ему, что ты сбежала из дома, а мне пришлось дать тебе денег на аборт.
Джинни с трудом сглотнула и еще раз затянулась.
— А что он сказал?
— Он сказал… — начала мать и запнулась.
— Так что он сказал?
— Чтобы ты никогда больше сюда и носа не показывала!
Джинни закрыла лицо руками.
— Мама, уезжай оттуда! И чем скорее, тем лучше. Иначе он изобьет тебя до полусмерти.
— Из-за денег? Да нет, он не очень-то из-за них разозлился, у него их полно.
— Мама, говорю тебе, он опять изобьет тебя!
Мать не ответила. Снова послышалось позвякивание кубиков.
Джинни представила себе маму — сидит, наверное, в глубоком кресле, обтянутом золотой парчой, в своей просторной спальне, с ног до головы закутанная — чтобы горничная, не дай Бог, не увидела синяков — в белый шелковый халат. Черные как воронье крыло волосы растрепаны, лицо бледное и усталое. Отчим Джинни никогда не бил маму по лицу боялся выставлять следы своего гнева на всеобщее обозрение.
Она взглянула на свой живот. Мало матери своих проблем, так Джинни еще добавила: заставила мать украсть у мужа для нее деньги, чтобы поехать в этот чертов пансионат и родить здесь ребенка, потому что на аборт идти у нее не было сил. Если бы она могла, то давно бы его сделала!
Но Джинни панически боялась боли, крови и тому подобного. Да еще эти доктора! Начнут ее щупать, потом заставят лечь на кушетку, привяжут ноги… Нет, только не это!
Конечно, когда она будет рожать, тоже придется несладко, но это когда еще будет… Несмотря на все страхи, Джинни знала, что обладает одним бесценным качеством — умением выживать в любой ситуации.
Она очень сокрушалась по поводу того, что у нее не хватает мужества сделать аборт. Тогда она уже сейчас отправилась бы в Бостон выручать маму. Увезла бы ее от этого проходимца в Лос-Анджелес, где бы он их никогда не нашел. Там ее заприметил бы какой-нибудь режиссер, начал бы снимать… Вот черт! Размечталась… Джинни спустилась с небес на землю.
— Мама, пойди приляг, отдохни. Не нужно мне сюда звонить, я сама позвоню завтра утром, только попозже, когда он уйдет на работу. Ладно?
Кубики льда снова звякнули.
— Как скажешь, любовь моя. Пока.
И мать повесила трубку.
А Джинни так и осталась сидеть с трубкой в одной руке и с сигаретой — в другой. Она должна придумать, как избавиться от ребенка, раз и навсегда, но с минимальной болью. Нельзя оставлять мать с этим подонком ни на минуту, не говоря уже о шести месяцах. На аборт ей не хватает мужества, значит, нужно организовать выкидыш — быстро, надежно, без докторов, шприцев и прочего.
В комнату вошла мисс Тейлор, прервав размышления Джинни на самом интересном месте.
— Все в порядке, Джинни? — спросила она.
Джинни затушила сигарету и быстро встала.
— Просто чудесно, мисс Тейлор. Пойду погуляю.
— Только не забудь, дорогая, в десять часов придет врач.
— Ну конечно! Вот уж кого жду не дождусь.
С этими словами она вышла из комнаты.
За домом был высокий холм, к подножию которого примыкала лужайка, покрытая бархатистой травой, а за ней — дремучий сосновый бор. Сосны были огромные, высокие, с прямыми стволами, раскидистыми ветвями, усеянными толстыми иголками. Каждая ветка заканчивалась бледно-зеленым отростком из мягких и нежных иголочек. Сквозь пышную крону пробивались лучи солнца, и казалось, будто вся изумрудная травка испещрена блестящими золотыми полосками.
Джинни приглядела нагретое солнцем местечко, опустилась на землю, закатала рукава своего свитера и вытащила из кармана мини-юбки смятую сигарету. Прикурив, сломала обгоревшую спичку и выбросила ее, а потом, совершенно не задумываясь над тем, что она делает, аккуратно оторвала донышко от картонной коробки из-под сигарет и, ловко действуя пальцами с обгрызанными ногтями, принялась рвать его на узенькие полоски.
— Вот черт! — выругалась она, размышляя о том же: как избавиться от ребенка.
Джинни была далека от того, чтобы заниматься самобичеванием, она не испытывала угрызений совести по поводу случившегося в отличие от Джесс и Пи Джей. При воспоминании о последней она улыбнулась. Похоже, эта особа привыкла брать от жизни все. Вчера она пошла танцевать с парнем, который купил им выпивку, и не вылезала с танцевальной площадки весь вечер. Все почему-то считали, что Джинни не обращает на такие мелочи внимания. И ошибались. Джинни никогда не пропускала ничего интересного, вернее, почти никогда. Всем давала оценку, всех насквозь видела. Что собой представляют Пи Джей и Джесс, она уже поняла. А вот кто такая Сьюзен, вообразившая, что все они не стоят ее? А, черт с ней! И со всеми остальными тоже. Она должна сейчас думать только о себе. Придумать наконец, как избавиться от ребенка, вернуться в Бостон и увезти маму от этого подонка.
И как только угораздило ее выйти за него замуж? Наверняка из-за денег. Отца своего Джинни не знала и вообще маленькой себя не помнила. Единственное, что запомнилось из детства, это… та самая ночь. Джинни почувствовала, как при одном воспоминании о ней в горле пересохло, сердце отчаянно заколотилось, руки-ноги стали ватными, все поплыло перед глазами — деревья, небо, земля. Появилось странное, но такое знакомое неприятное ощущение, будто душа расстается с телом. Сразу прошиб холодный пот. Все эти мерзкие чувства были тут как тут, стоило ей вспомнить о той ночи. Ну почему она не может выбросить ее из головы?! Джинни глубоко затянулась и едва не задохнулась. Она закрыла глаза и попыталась отключиться, но ничего не вышло: воспоминания лавиной нахлынули на нее.
…Они с мамой жили тогда в крохотной однокомнатной квартире на четвертом этаже ветхого дома. Летом они задыхались в ней от жары, а зимой замерзали от холода. Время от времени мама приводила домой приятеля на ночь, в ту злополучную ночь — тоже. Джинни было тогда годика четыре.
Мама вернулась домой с очередным мужчиной. Должно быть, они веселились на маскараде — в памяти Джинни осталось мамино нарядное белое платье с пышной юбкой в мелкую складку, поразившее ее детское воображение. Верхняя его часть, плотно облегая грудь, завязывалась вокруг шеи, — такое платье было на Мэрилин Монро в одном фильме, там оно поднималось вверх, открывая взору восхищенных зрителей
