Берт пожал плечами:
— По-моему, если тебе хочется встретиться со своим старшим сыном, ты должна это сделать. Ты попросила Марка поддержать тебя. Как я понимаю, он не собирается оказывать тебе никакой поддержки. И все-таки принимать решение тебе, а не ему. Через несколько лет у Марка будет своя собственная жизнь, а ты останешься одна со своими сомнениями и переживаниями. Кроме того, ты должна помнить, что в эту историю, помимо тебя, втянут еще один человек.
— Ты хочешь сказать, может случиться так, что мой сын приедет на встречу, а я останусь дома?
— Именно так.
Сьюзен оторвала от головки цветка несколько лепестков и бросила их на землю.
— Ненавижу, когда меня заставляют силой что-то делать, особенно в таком важном деле.
— Было бы лучше, если бы твой сын в один прекрасный день нежданно-негаданно появился у твоих дверей?
Не отвечая, Сьюзен оторвала еще несколько лепестков.
— А ведь такое может случиться, Сьюзен. И ты всегда это предполагала. Для вас обоих было бы лучше, если бы ты поехала. Если у него не возникнет желания познакомиться с тобой, будет лучше, если он останется дома, а не ты.
— А что мне делать, если он все-таки приедет? Что ему сказать?
— Понятия не имею.
— Когда дело касается семейных проблем, у тебя тьма советов. Просто уму непостижимо! И это у тебя- то, который до сорока восьми лет так и не обзавелся собственной семьей!
Сьюзен тут же пожалела о невольно вырвавшихся словах: кто ей дал право разговаривать с ним в таком тоне, ведь он искренне пытается ей помочь.
— Извини, — поспешно добавила она. — Я не должна была так говорить, это нечестно.
— Да.
— Ты принес «травку»?
— Нет. Сходить?
— Ладно, не надо.
Она повертела в руках растерзанный цветок. Пальцы были липкие и пахли зеленью.
— Мне хочется поступить правильно. Поэтому я сначала решила поговорить с Марком, но это ни к чему не привело.
— Ты поступила правильно.
— Как я могу ехать, зная его отношение к этой поездке? Он тут же умчится в Нью-Йорк. Он уже грозился это сделать.
— Он не сделает этого, Сьюзен. Он любит тебя.
— Сомневаюсь, — усмехнулась она.
— Кроме того, — продолжал Берт, — он терпеть не может Дебору.
— Жену Лоренса?
Берт кивнул.
— А ты откуда знаешь?
— Он мне сам сказал. Назвал ее сукой и заметил, что она его терпеть не может.
— Мне он этого никогда не говорил.
— Естественно. Зачем ему давать тебе лишний козырь против отца?
Сьюзен улыбнулась: надо же, Марк сообразил назвать так жену Лоренса. Ей это и в голову не пришло. Но улыбка тут же исчезла с ее лица: ей было неприятно слышать, что эта женщина не выносит Марка.
Берт вернулся к теме разговора:
— Я думаю, что ты должна принять решение, не считаясь с мнением Марка на этот счет. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.
Сьюзен швырнула остатки цветов в фонтан.
— Оно мне пока ничего не подсказывает.
Они помолчали.
— Может, расскажешь мне все остальное? — наконец спросил Берт.
— Что остальное?
— Почему ты так боишься встретиться со своим старшим сыном?
— С чего ты взял? Я ничего не боюсь.
Берт не ответил.
— Чего мне бояться?
Сьюзен и сама почувствовала, что голос ее дрогнул.
— Ты никогда не рассказывала мне о его отце.
Боль вернулась. Было такое ощущение, словно в животе сидел, свернувшись клубочком, огромный спрут, а теперь он распрямился, и стало трудно дышать. Сьюзен пожалела, что выбросила цветы, — было чем занять руки.
Она встала, подошла к фонтану.
— Ты любила его?
Сьюзен кивнула. Следовало бы, конечно, ответить, но она не была уверена, что если откроет рот, из него вылетит хоть один звук.
— Он бросил тебя? Поэтому ты очутилась в пансионате для матерей-одиночек?
Сьюзен покачала головой.
— Он ничего не знал, — удалось выдавить ей из себя. — Я не говорила ему, что у меня будет ребенок. — Она обошла вокруг фонтана и вернулась к Берту. — Когда была война в Персидском заливе, не проходило дня, чтобы я не переживала за судьбу моего сына… Нашего с Дэвидом сына.
Боялась, что его пошлют туда. Хотя, как бы я об этом узнала, не представляю.
— Поэтому тебя было невозможно оторвать от телевизора? Только и делала, помнится, что смотрела новости Си-эн-эн.
Берт был прав. Телевизор тогда как магнитом притягивал ее к себе. В колледже, когда у нее случалось окно, она садилась в учительской на оранжевый пластиковый стул, впившись взглядом в экран. Дома ужинала только перед телевизором, а по утрам, не успев принять душ, мчалась включать его.
— Господи, с тех пор прошло всего три года, а кажется, пролетела целая жизнь!
— Я и тогда любил тебя, ты же знаешь.
Сьюзен села рядом с ним на скамейку.
— Я тогда страшно хотела, чтобы Израиль победил, — заметила она. — Это моя историческая родина, если помнишь.
— Ну как же, как же…
Сьюзен, улыбнувшись, отвернулась от Берта.
— Странно все-таки. Мне казалось, что стоит мне увидеть сына, я тут же узнаю его. — Она перевела взгляд на землю. — Наверное, думала, что он похож на Дэвида.
— В военной форме?
Сьюзен снова улыбнулась.
— Мы с Дэвидом в свое время выступали против войны во Вьетнаме.
— А вы принимали участие в большом марше мира в Вашингтоне в шестьдесят седьмом году?
— Да.
Берт расхохотался.
— Что-то я тебя там не видел.
Сьюзен на шутку не ответила — ей не хотелось переводить серьезный разговор в разряд легкомысленных.
— Когда я поняла, что беременна, я бросила Дэвида.
Замуж я тогда не собиралась. Хотя теперь-то понимаю, что от воспитания, которое вбивалось годами, никуда не денешься.
— И ты никогда больше не видела Дэвида?
— Никогда.
