от ужаса. И знаешь, — задумчиво добавила Катриона, — может быть, это звучит кощунственно, но я как-то чувствовала, что такой выход был лучшим. Андреа на самом деле уже много лет как умерла…
— Джесс, разумеется, чувствовала себя ответственной за все случившееся, — добавила Гвиннет. — Она почему-то винит себя за то, что Андреа стащила у нее портрет Стефана и что на выставке появился Танкреди. Словом, за все обстоятельства, приведшие к той последней прогулке по террасе, к тому последнему шагу.
— Но ведь Джесс всегда чувствовала себя за все ответственной, — заметила Катриона. — Это у нее в крови.
Стояла первая ночь праздника, 16 декабря 1984 года.
Прошла фиеста с ее процессиями и фейерверками; фейерверки закончились, и молодежь теперь взрывала динамитные шашки, отчего дребезжали окна близлежащих домов.
Джесс и Рафаэль прошли по многолюдным шумным улицам к собору, где собралось почти все население Сан-Мигеля посмотреть на Деву Марию, которую изображала хорошенькая девочка-подросток в голубеньком платьице, трясущаяся в кузове небольшого грузовичка, и Иосифа (для этой роли был выбран весьма миловидный парнишка) верхом на неспокойном ослике в сопровождении толпы ангелов, пастухов и наряженных в пончо «израильтян», несущих лампы и фонарики. Процессия ходила от дома к дому, ища место на постоялом дворе.
Прошло два года со дня выставки Джесс в галерее Вальдхейма. Она и не заметила, как пролетело время. Жизни Джесс и Рафаэля были так спрессованы в работе, постоянно разлучавшей их, разводящей в разные стороны в разное время и всегда — подальше друг от друга.
После представления Джесс и Рафаэль пошли прямо домой. На улице было жутко холодно, и празднество рассыпалось по домишкам, как теперь будет и впредь, до самого рождественского сочельника.
Рафаэль неожиданно страстно возжелал приготовить настоящие американские сандвичи и потому приволок из города целый пакет всяческой снеди: филей, сыр, ржаной хлеб, зелень. Геррера сам делал сандвичи, а Джесс тем временем наводила порядок в студии. Атмосфера была мирной и домашней. В такие минуты оба чувствовали, что принадлежат друг другу.
«Такое вот и бывает в замужестве, — печально подумала Джесс. — Или когда к тебе приезжает человек, заботящийся о тебе».
Они ели в постели, поскольку в доме гуляли сквозняки, а от масляного обогревателя Джесс не было никакого проку.
На противоположной стене в спальне висела последняя картина Джесс: густые заросли мясистых листьев, сочной травы и винограда.
В отношении картины Рафаэль испытывал смешанные чувства. Он был рад, что ее купила Гвиннет и картина вскоре отправится в Нью-Йорк.
— Эта работа напоминает мне картинку из книжки-раскраски, которая была у меня в детстве. Если правильно все раскрасить — увидишь спрятавшегося в траве тигра.
Гвиннет приезжала в ноябре, когда картина была уже почти закончена, и решила, что творение Джесс непременно должно украшать ее новую квартиру.
— Она восхитительна! — воскликнула Гвиннет в восторге. — Хотя и немного пугает меня. Так и хочется раздвинуть вот эти кусты и посмотреть, что за ними.
— На то она и рассчитана, — рассмеялась Джесс.
— В самом деле? — удивилась Гвин.
— Точно. И я клянусь, ты не прочтешь об этом ни в одном обозрении.
— Я никогда не читаю обозрений. Фред говорит, что художественные критики пишут больше мусора, чем кто-либо еще из ему известных.
Гвиннет все это время, казалось, только и делала, что путешествовала, к тому же она в очередной раз сменила квартиру. В третий с тех пор, как Андреа шагнула с парапета пентхауса на Парк-авеню. Новая квартира Гвиннет располагалась на третьем этаже.
— Не хочу жить высоко, — безапелляционно заявила она.
Джесс лежала бок о бок с Рафаэлем, пристально глядя на картину, словно сама она пыталась отыскать там притаившегося тигра. Вдруг Джесс резко отвела взгляд, так как внезапно поняла, что если она и в самом деле увидит зверя, то у него окажутся глаза Танкреди.
— Фред думает, что я до сих пор люблю Танкреди, — в отчаянии призналась как-то Гвин.
Стараясь не смотреть на подругу, Джесс поинтересовалась:
— А ты сама?
Ей показалось, что отрицательный ответ Гвин прозвучал слишком резко, чтобы быть достаточно убедительным. Или действительно к черту все? Особенно Танкреди?
Джесс тяжело вздохнула.
— О чем ты? — поинтересовался Рафаэль.
— Я думала о том, какой же прекрасной, какой простой может быть жизнь, и что она никогда такой не бывает.
По городу прокатилась новая волна взрывов. Ставни задрожали.
— Когда-нибудь, Джессика, ты поймешь, что сама можешь упрощать или усложнять жизнь по собственному усмотрению.
— И что же ты хочешь этим сказать?
Рафаэль запихнул в рот последний кусок сандвича и задумчиво стряхнул крошки с густого ковра черных волос, покрывавшего его грудь.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я.
— Вообще-то я думала о Гвиннет и Фреде.
— Им самим придется решать свои проблемы. Я же говорю о наших с тобой. — Рафаэль опустил локоть и повернулся к Джесс:
— Посмотри на меня, Джессика.
Джесс неохотно посмотрела в глаза Рафаэлю, отлично зная все, что сейчас скажет Геррера. Это они уже проходили.
— Ты сама усложняешь собственную жизнь, — мягко начал Рафаэль. Одной рукой он принялся поглаживать густую гриву непослушных волос Джесс. — Она действительно может быть очень простой. Ты совершенно права.
Единственное, что ты должна осознать, что твоя жизнь — это твоя жизнь. Выбор делать тебе. И вовсе не обязательно воздвигать все эти барьеры между нами. Ты думаешь, что владение домом в Калифорнии и этим вот домом означает свободу и независимость? Но, Джессика, все это даром не нужно, если ты внутренне не свободна. Как бы там ни было, а имение в Нале стало для тебя обузой. Где же здесь свобода?
— Я же говорила тебе, что решила продать имение.
— Ты говорила об этом еще в прошлом году.
— Но я имела в виду, что сделаю это сейчас.
— Тебе не следует затягивать с продажей. Слишком много печальных воспоминаний.
— Я знаю, — Джесс захотелось расплакаться, — там со мной столько всякого случилось.
И все же она чувствовала, что поспешная продажа дома после трагической смерти Андреа будет своего рода предательством.
— Я серьезно, Джессика, — словно прочтя ее мысли, сказал Рафаэль. — Андреа больше нет. Макс тоже уехал; он счастлив в своем университете в Германии. Стефан давно умер. Ты выполнила свой долг. Отпусти их из своей жизни.
Динамитный взрыв прогрохотал в карьере за городом; эхо его, отразившись от гор, ворвалось в комнату.
— Идиоты, — сердито буркнул Геррера. — Перекалечат друг друга…
— Я продам его в следующем году, — заявила Джесс. — Обещаю. — Она бодро улыбнулась. — В конце концов, осталось всего две недели.
— Вот и хорошо, — кивнул Рафаэль. — Ты будешь рада.
