Том мог догадаться, что она думает и чувствует, как возмущена тем, что Харри пренебрег ею в первый же день. Том уже несколько часов гадал, как закончится этот вечер, как поведет себя Харри, насколько серьезными были его вчерашние слова:
'Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?'
Нет. Вчера Том не поверил ему. Но судя по тому, как вел себя Харри в последние бурные часы, похоже, он не лгал, говоря, что с огорчением считает оставшиеся до приезда Алексис дни. Потому что сейчас, когда она была здесь, Харри обходился с ней, как с малознакомой женщиной, привязавшейся к ним во время увеселительной поездки с посещением cantinas на набережной Кампелло, живописного уличного кафе, элегантного ресторана и шумного ночного клуба в Аликанте.
Не вспомнив о других обязательствах и ответственности перед Алексис, связанных с завершением празднества, Харри тихо отключился, и его пришлось уложить в постель одного. Да, теперь Том верил ему. Одновременно радовался и огорчался такому повороту событий.
Радовался потому, что мог попытаться снова завоевать любовь Алексис.
Огорчался потому, что, возможно, Харри пожелает продолжить их гомосексуальную связь, которую Том находил постыдной и унизительной.
– Хочешь чашку горячего шоколада? – спросил он Алексис. – Это неплохое средство после такого вечера, оно поможет тебе заснуть.
Почему он сказал это? Меньше всего он думал о сне. После нескольких месяцев гомосексуального общения он умирал от желания позаниматься любовью с женщиной, с Алексис. Хотел убедиться в том, что не разучился это делать. Слава богу, она не была такой напряженной, как он.
– Спасибо, Том. Я не хочу шоколада. Смогу заснуть без него.
Однако Тому показалось, что она вряд ли сможет быстро заснуть, хоть и выглядела усталой. Она явно была напуганной, растерянной. Кто посмел бы обвинить её в этом? В какой-то безумный миг Том едва не придумал некое тактичное оправдание дурных манер Харри и его невнимания к Алексис, но потом он быстро образумился – таким образом он перерезал бы себе горло. Пусть Его Высочество защищается сам.
– Как здесь красиво, – сказала Алексис. – Как тихо. Только волны шумят.
Они вышли в патио и остановились лицом к морю – двое в чужой стране. Однако когда-то они были близки. Однажды в миг блаженной раскованности она прошептала: 'Обожаю тебя, Том.' Помнила ли она об этом?
– Ну, – Алексис потерла глаза и нечаянно размазала розовато-лиловые тени, – пожалуй, я пойду спать.
Сейчас она казалась ему ребенком, упавшим во время опасной игры и получившим синяк под глазом. Уязвимым, раненым, беззащитным. Так она выглядела. Не имела сейчас ничего общего с той женщиной, которая уверенно вошла в его модный дом в Фулхэме, якобы собираясь защитить честь падчерицы. Как потрясающе она тогда играла! Та стерва из высшего общества превратилась в слабую, растерянную девочку.
Том схватил Алексис за плечи и крепко прижал к себе. Поцеловал так, как уже давно не целовал женщину. Должно быть, его голод бросался в глаза, потому что она не оказала сопротивления, не попыталась остановить Тома. Вместо этого она обмякла, растворилась в его объятиях, словно тоже изголодалась по мужчине (хотя такая возможность не приходила ему в голову). Он ощущал её груди через свитер, они прижимались к его торсу. Он чувствовал сладковатый вкус её губной помады, знакомый запах духов, контакт с мягкой и одновременно упругой кожей. Он начал вспоминать, как приятно заниматься любовью с женщиной. Как он мог забыть это?
Она вдруг усмехнулась.
– В твоей комнате или в моей?
Он засмеялся. Все так просто.
– В моей.
– Хорошо.
Когда она была в сандалиях без каблуков, их головы находились на одном уровне. Он взял её за руку и повел в свою комнату, располагавшуюся в конце длинного темного коридора. Спальни Тома и Харри были отделены друг от друга кухней и столовой. Когда они вошли в комнату, соленый запах моря уступил место нежному аромату последних летних цветов.
Они разделись при свете луны и бросились на кровать, словно дикие звери, спешащие растерзать друг друга. Быстро, быстро, медленно. Они торопились, наслаждаясь каждым мгновением и постоянно помня о том, что утром при ярком солнечном свете им придется объяснять свое смелое поведение. Самим себе. Друг другу. Харри. Они беззвучно молились о том, чтобы утро никогда не настало.
Первым проснулся Том.
Он потер щетину на своей щеке, взглянул на часы и лишь потом вспомнил об обнаженной женщине, которая лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Часы показывали десять минут девятого. Он спал меньше четырех часов, однако чувствовал себя божественно. Он нежно поцеловал Алексис в затылок, стараясь не потревожить её. Она застонала, что-то произнесла, обхватила рукой подушку, потом с пугающей внезапностью села в кровати.
– Господи! Который час? Где я? Я видела очень странные сны. Озера. Я каталась на коньках по замерзшему озеру. – Она тряхнула головой. – Нет. Мы катались. Я и Харри, когда были детьми. Мне снился Пилгрим-Лейк!
Потом к ней вернулись воспоминания о истекшей ночи, и она улыбнулась.
– О, Том, я так рада, что это ты. Я лишь жалею о моей растерянности и чувстве вины.
Он поцеловал её в губы.
