Да, все это было вчера – «Джелло», Джек Бенни, день ненависти к япошкам в семействе Маринго.
Сегодня утром мать, как обычно, встала в семь часов и отправилась на кухню готовить завтрак из полуфабриката «Ролстон». Его тошнотворный запах донесся до моей кровати. Больше всего на свете я ненавидела «сухие завтраки» – меня от них тошнило. Харри тоже их не выносил, хотя Том Микс и его «ролстоновские снайперы» превозносили товар до небес. Мы с Харри часто слушали рекламу Тома Микса, однако отдавали предпочтение Джеку Армстронгу, без устали нахваливавшему «Уитиз» – «лучший американский завтрак». Однако моя мать и слышать не хотела о «Уитиз» даже летом.
– Нельзя начинать день с холодных хлопьев.
Постучав в дверь, Харри вошел в комнату. На нем была укороченная матерью старая отцовская пижама. Вид у Харри был бодрый, почти счастливый.
– Ты чего такой радостный? – спросила я.
Он запел «Гимн авиаторов»: «Мы летим в небеса сквозь густые облака, чтоб обрушиться с высот на врага.»
Эта песня звучала как насмешка над отцом, и я внезапно поняла, что Харри никогда не любил его так сильно, как я. Он слишком стыдился его репутации городского пьяницы. И все же я не могла сердиться на Харри. Мне это никогда не удавалось.
– Я просто зашел узнать, как ты себя чувствуешь, – сказал он.
– Со мной все в порядке.
Он знал, что это неправда, и потрепал мои волосы.
– Встретимся внизу.
Запах «Ролстона» с каждой секундой становился все более назойливым, и вскоре мать позвала нас:
– Завтрак готов!
Я услышала, как Харри направился на кухню, но не сдвинулась с места. Я продолжала лежать. Через несколько минут мать заглянула ко мне, чтобы поинтересоваться, почему я ещё не умылась и не оделась.
– Я не пойду сегодня в школу.
– В чем дело?
– У меня болит голова.
Она потрогала мой лоб.
– У тебя нет температуры.
– У меня сильная головная боль.
Она не предложила мне принять аспирин, потому что мы не держали его в доме. Моя мать – такая яростная противница всяких лекарств, что во всем Пилгрим-Лейке трудно найти второй столь же незаполненный медицинский шкафчик, как наш.
– Постарайся поспать, – сказала она. – Ты выглядишь так, словно плакала всю ночь.
– Это преступление?
Мне на миг показалось, что она обнимет и поцелует меня, но я ошиблась. Мать относилась ко всяким проявлениям нежности не лучше, чем к аспирину.
– Если проголодаешь, в холодильнике лежат остатки ужина.
Произнеся эти теплые слова, она закрыла дверь, чтобы поехать на работу в старом пикапе «шевроле». Мать – сильная женщина, я отдаю ей должное. К тому же она, вероятно, подумала о том, что в её отсутствие верный продавец Деннис может заглянуть в кассу старой семейной лавки (известной также под названием «Универсальный магазин Маринго»), и мы недосчитаемся пары долларов.
– Собираешься пойти сегодня в кино?
Это снова появился Харри. Он уже был в коричневом шерстяном свитере, бежевых вельветовых брюках и своей любимой кожаной куртке.
– Там идет новый фильм с Хэмфри Богартом,[8] – сказал он.
Я действительно кое-что задумала, но посещение кино не входило в мои планы.
– Я неважно себя чувствую. Полежу в постели.
– Пока, Алексис.
Он тоже ушел. И вот я лежу в половине десятого в кровати, натянув плед до шеи и не ощущая никакой головной боли. В моей голове крутятся безумные мысли.
В полдень я позвоню Харри в школу, пока он не ушел на ленч, и попрошу его немедленно вернуться домой. Проявлю настойчивость. Потом пососу ему член, пока он будет ласкать меня. Да, вы не ослышались, члены демократической партии, именно этим и займемся мы, ваши дорогие невинные двенадцати – и тринадцатилетние отпрыски умершего пилота бомбардировщика.
А возможно, мы сделали бы это в любом случае, даже если бы наш отец остался жив. Кто знает? Только не наша мать, это уж точно.
Вдали высятся горы, они кажутся такими красивыми. Октябрь только начинается, но через несколько месяцев наступят холода, и горы покроются снегом. Девственно-белым снегом.
Мне пришла в голову невероятная идея. Сексуальная.
