радостный результат, причем первым увидел мою «потерю» именно он — уж я постарался.
Надевая перстень на палец, я сокрушенно заметил, что это уже не первый случай, когда вот так вот чуть не лишился дорогого моему сердцу подарка от некой обожаемой мною особы. Помнится, когда я выехал на рубеж, который гишпанские воины, по-вашему сакмагоны, защищали от мавров, коих на Руси именуют басурманами, то…
Проняло князя, как есть проняло. Сразу и любопытство проявилось, и огонек в глазах загорелся. Ну-с, батенька, диагноз ясен. Значит, загробные миры в сторону и работаем по первому варианту, благо, что он для меня самый простой. А вот уже и вопросы пошли один за другим. Совсем хорошо. Если вкратце, то все они сводились примерно к одному: «А как у вас?»
А у нас в квартире газ, Михаила Иваныч, а еще электричество, холодильник, пылесос и стиральная машина, так что в гишпанских землях ныне все в порядке — светло, тепло, еда на столе и полное отсутствие мух, то есть мавров, потому как граница на замке, и прорваться у них не получается, как они ни стараются.
Как добились? Да очень просто добились, князь, но ты извини, по-моему, негоже нам за свадебным столом да все о своем, о девичьем. О, опять здравицу молодым кричат. Ну что, вздрогнули по маленькой? Ох, хорошо пошла. Теперь еще бы закусить чем-нибудь эдаким. Ты что, князь, посоветуешь, ломоть поросенка навернуть или яблочка моченого?
Чего? О господи, опять ты за свое. Дай хоть вначале прожевать. И вообще, князь-батюшка, не телефонный это разговор, в смысле не застольный. Тут веселиться надо, песню вон подтянуть. Ишь как весело заливаются: «Ай-люли, ай-люли».
Погодить с песней? Рубеж? Какой рубеж? Который на замке на гишпанском? Ну да, на замке, потому что с умом все сделано и продумано до тонкостей. Король Филипп II, при всех его недостатках, монарх умный и понимает всю важность сторожевой службы, над организацией которой работали самые мудрые рыцари Гишпании. Ну да, и я участвовал. Было дело. Помнится, пристроил меня туда мой родич по отцу Дон Кихот Ламанчский. Вообще-то дядька несколько чудаковатый, по-вашему если — блаженный, но истинный рыцарь, и доброты необычайной. Вот так я и трудился в этой комиссии под его началом. А потом, когда поняли, что я способен на гораздо большее…
О, опять здравица. Ну что, князь, сызнова вздрогнули? Грех за такого молодца, как жених, не выпить. Ты погляди только, каков красавец. Да и голова у него тоже не соломой набита, уж поверь мне. Даром что молод, а соображаловка будь здоров. Помяни мое слово — быть ему в государевых любимцах. Опять же и тесть поможет, если что. Невеста, правда, чересчур молода, но это такой недостаток, который, как я слыхал, с годами непременно проходит.
Не проходит? Как это? Ах, почему мавры не проходят? Нуда, не проходят. За последние пять лет, с тех пор как мы замок на рубеж навесили, ни одного случая нарушения границы — ибо созданная королем Филиппом специальная комиссия сумела наладить четкое отлаженное взаимодействие, плюс организация наблюдения, плюс… Нет, ну не сейчас же рассказывать. Очень уж долго, а тут сызнова здравицу возглашают. Ох, хорош медок. Чем бы его на сей раз закусить?..
Я кем был? Где? Ах, в Гишпании. Да так, долго рассказывать. Чем занимался? Да разным, всего и не упомнишь. В комиссии? В какой еще комиссии? В порубежной? Фу-у, князь, опять ты за свое. Говорю же — долго рассказывать. К тому же некоторые гишпанские термины столь специфичны, что перевести их на русский язык я затрудняюсь. Но поверь, князь, что я там был не из последних, далеко не из последних. Через меня вместе с Санчо Пансой и еще трех почтенных рыцарей шли вообще все бумаги, которые я сводил воедино, так что можно назвать мою должность сводником, хе-хе. А на мою молодость, ты, почтенный Михайла Иваныч, не гляди, ибо мне уже столько дорог прошагать довелось, как сказал один трубадур, а если, по-вашему, то гусляр, которого ты не слышал, что в душе я давно стар, сед и весь в морщинах.
О, опять здравица. А это кто ж такой, с чарой в руках? Ого. Это высокая должность? Ах, нет. Жаль. Я тут собираюсь временно наняться на службу, вот и подумал, что…
Что ты говоришь? Сводник? Кто, я? Это оскорбление, князь! Отродясь не сводничал! Что я, сваха, какая?! Я воин, и далеко не из последних. Сам себя так назвал?! Не может быть! Ах, вон ты про что. Ну теперь понятно. Извини. Я думал, что мы эту тему давно закрыли, а ты опять за старое. Ну да, обрабатывал и сводил воедино таким образом, чтобы у каждого гишпанского рубежника были еще и дублеры на его направлении. Для страховки. Что такое дублеры? Ну, князь, так мы далеко зайдем. Тут без пера, чернил и нескольких листов бумаги нипочем не растолковать. И как ты себе мыслишь — сейчас мы студень, поросят и рябчика побоку, кубки в сторону, гостям велим заткнуться, чтоб не мешали, и я приступлю?
А ты, Михаила Иваныч, читал ли Священное Писание? Точно? А Екклесиаста? А помнишь, как у него мудро говорится: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом:…время убивать, и время врачевать… время разбрасывать камни, и время собирать камни… время любить, и время ненавидеть…» Ох, и мудро. Ты согласен, князь? Тогда о чем речь? Сейчас время веселиться, а не мудрствовать, хотя когда я в этом году поехал с товаром на вашу рязанскую украйну и еле-еле унес оттуда ноги, то сразу понял, что хорошо было бы и вам кое-что поменять на своих рубежах. Иначе в один прекрасный год это может закончиться для вас большой бедой, и тогда для вас придет время скорби и время плача, но… Сейчас время радоваться, князь, радоваться и плясать, и это очень мудро сказано, а потому давай-ка мы не будем ничего смешивать.
Чего? В гости? Да нет, не отказываюсь. Отчего ж не погостить, тем более у такого славного воинника, о котором я слыхал немало интересного, а впервые, едва только приехав на Русь, от старого слепца- гусляра, который потерял глаза под Казанью. Ну да, ну да, я понимаю — татары, они те же мавры, даже хуже. Ах, у них и вера одна? Ну тогда все ясно. Разве можно от басурман ждать чего-то хорошего, хотя кое- что у них я бы перенял, чтобы и христианские рыцари обладали такими свойствами души, как преданность и верность. О тебе, Михаила Иваныч, и спору нет, но я как вспомню, чем за все мое добро, содеянное для блага Гишпании, отплатил король Филипп… Думаю, и у тебя волосы встали бы дыбом, поведай я тебе о его чудовищной неблагодарности. Опала? Хо-хо, если бы. Бывают вещи гораздо хуже опалы. Например, лапы святой гишпанской инквизиции, в которые отдал меня неблагодарный король.
За что он так со мной обошелся? Да вот приспичило ему, чтоб я отрекся от православной веры и сменил ее на латинскую, и все тут. А как мне ее сменить, ежели это вера моей родной матери-русинки?! Я ж, выходит, память ее предам, коли соглашусь, а у меня от нее и осталось-то всего ничего — крестик православный, который она на меня надела, да вот, погляди, парсуна с ее ликом. Что, похож? Цветом волос? И только? Странно, а другие уверяли, будто я — вылитая она. Ну кроме дородства — худоба у меня в папу-фрязина.
Что с верой? Ты, Михаила Иваныч, никак обидеть меня норовишь, коль усомнился в моей стойкости?! Нет? Тогда почто вопрошаешь? Веру переменить — не рубашку переодеть. Или как у вас на Руси говорят: «Менять веру — менять и совесть». Неужто ты помыслил, будто я память моей дорогой мамочки… и предам?! Прости, князь, за слезу нечаянную. Веришь ли, там, в пыточной, когда меня истязали ученики самого Торквемады, не проронил ни одной, а тут…
Кто такой Торквемада? Дай-ка на ушко шепну. Вон отца невесты видишь? Ну а Торквемада точно такой же, только лысый. Был бы он жив, сам бы терзать принялся, но, по счастью, давно помер. Зато учеников оставил — тучу. Что за пытки? Ну, князь, у тебя и вопросы. Дыба, конечно. Хотя у них и без нее агрегатов хоть отбавляй. Ты слыхал что-нибудь про «Кровавую Мэри», «Апельсин в шоколаде» или про «Загар негра»? Ах, ты и слов таких не ведаешь.
А я не только слыхал, но и… Особенно жутка «Кровавая Мэри». Ее когда перепьешь, то потом… Что значит перепьешь? Это я сказал? Ах, нуда, там тебе вставляют в рот воронку и насильно вливают некий гадкий настой, который и называется «Кровавая Мэри». Очень потом мучаешься. Особенно наутро. А ты, видишь, и слов таких не слыхал. Что я тебе могу сказать, князь — счастливчик ты, ей-ей, счастливчик.
Да что ты говоришь — не счастливчик? А почему? Ах, и тебе не понаслышке ведомо, что такое неблагодарность? Что ж, князь, если так, то нам и вправду есть о чем поговорить, но… Пока время веселиться, князь, а потому давай-ка отложим мысли о грустном. Гони ее прочь, тоску-печаль.
Нет-нет, я не забуду своего обещания заглянуть к тебе в гости. Я очень редко что-либо обещаю, но уж коли дал слово, то оно крепче сабли из наилучшего булата, который когда-либо делали мастера-оружейники в славном городе Дамаске, и это тоже входит в то немногое, что я охотно перенял бы у неверных.
