категорический приказ, можно сказать.
Не такой уж я самоотверженный герой, готовый кинуться грудью на амбразуру. Просто чувствовал, что имею возможность прикрыть товарища и что мой час еще не пришел. Убить меня пока не должны, а если должны, так все равно. Посмотрим, как в очередной партии это будет выглядеть. Райские кущи, ад или «серая зона», где Артур обретался…
Дольше жизни жить не будешь, раньше смерти не помрешь.
Зато Олега убить могут запросто, в этом я не сомневался. Он – из «нормальных» людей. Несколько попаданий в грудь, голову – и гомеостат помочь не успеет. К
Работая ногами и палками на пределе возможностей, я выскочил на склон вразрез между курсом Олега и вершиной. Увидел мелькнувшие на белом фоне черные пятна, услышал первую гулкую очередь и начал стрелять снизу вверх, не особенно целясь. Их там пока двое-трое. Засвистят пули мимо ушей, заденут кого- то, и они просто обязаны, учитывая их «логику», обратить внимание на непосредственную опасность, а не на бегущего вдали человека.
Так и вышло. Я выбросил расстрелянную обойму, вставляя следующую, метнулся влево с возможной линии огня, зная о том, что у любого человекообразного стрелка, если он не левша, перенос прицела вправо занимает больше времени. Мелочь, но полсекунды-секунду выиграть можно. Упал на бок, несколько раз перекатился вниз по склону. Опрокинувшись на спину, открытой мушкой, помимо оптики, поймал еще одну «поясную мишень». Вот придурок, захотел посмотреть, куда я вдруг делся. Ну, держи!
Попал, конечно. Если консервные банки на сто метров навскидку сбивали, что же в такую тушу промахнуться?
И тут вершину накрыли сразу две кванговские бомбы. Нормально легли. Пока я поднимался, цеплял отстегнувшуюся лыжу и стряхивал снег с глаз и щек, никто там больше не шевельнулся.
Олег уже проскочил опасную зону и «елочкой» взбирался к указанному месту.
Я прибежал туда же, когда Сашка, сидя на дне окопчика, еще не закончил материть его всеми известными словесными конструкциями.
– Ладно, кончай, обошлось, и слава богу, – пресек я шульгинскую тираду. – На войне как на войне…
Однако, доставая сигарету из портсигара, я заметил, что руки у меня подрагивают. Мышечное напряжение – это само собой, но и мандраж запоздалый имеет место. Мы ведь не железные…
– А ребята молодцы, вовремя стрельнули. Тютелька в тютельку по цели. Где они, кстати?
– Сейчас будут. Я им, пока ты геройствовал, шороху навел! Забегали, как при внезапном появлении Главкома на полковом смотру. Помнят силу русского оружия…
– А то! Раньше с одним танком против полусотни, сейчас с тремя винтарями против роты пулеметчиков – и враг бежит, бежит, бежит!
Шульгин протянул мне фляжку. Как будто у меня своей не было. Но кто считается? Отхлебнули по кругу, и сразу вспомнилось, как я лечил от шока спиртом Корнеева, Альбу и Айера. Вроде бы совсем недавно. На этой же, специально предназначенной для дружеских встреч планете.
Стрельба со стороны монстров неожиданно стихла. Доносились только редкие разрывы бомб, сильно отдалившиеся. Я не знал предельной досягаемости поставленных на полевые лафеты катапульт, но, судя по звуку – километра на три перенесли огонь. Неужели монстры отступили, не оставив даже прикрытия? Или мы их всех перебили? Я встал и поднял к глазам бинокль. Точно. Среди испятнанного ожогами склона видны были лишь отдельные фигуры, торопливо, гораздо быстрее, чем до того шли в атаку, скрывающиеся в лесу на дальней стороне котловины. Очень похоже на деморализованную стаю павианов, ретирующуюся после неудачного набега на кукурузные поля кафров.
– Не то, опять не то, – подтвердил мою мысль Шульгин. – Неправильно они себя ведут…
– Это для кого как, – не согласился Левашов. – Много ты о них знаешь! Поступила команда – и смотались. Кто-то счел задачу выполненной…
Очередной «разбор полетов» прервало появление сразу целой компании квангов-офицеров, предводительствуемых, что меня совершенно не удивило, другом Сехметом, державшим себя среди подчиненных, как большой начальник. Почему бы и нет? Вполне мог и, более того, должен был возвыситься, единственный из своих соотечественников, за отсутствием людей, причастный к великой победе, последней и окончательной, поскольку после взрыва информационной бомбы на аггрианской базе воевать с ними было просто некому. До сего дня?
Насколько я вник в местную психологию, «справедливость» у них была понятием почти абсолютным. Никто из соображения карьеры или самолюбия не стал бы лишать офицера заслуженных привилегий и наград, приписывать себе чужие подвиги. Само собой, высшие командиры свои награды тоже получили, но не так, как у нас было принято в годы Афганской, скажем, войны. Героям переднего края – медали «ЗБЗ» [79] да «За отвагу», а полковникам, генералам, включая прилетевших из Москвы отметиться «на фронте», – от «Красного Знамени» и выше.
Увидеть его я был искренне рад, да и он нас, судя по его виду, тоже. Кванги – народ понятливый и переимчивый, талантливый, я бы сказал. Не зря Сехмет за месяц усвоил русский почти в совершенстве. И обычаи наши он помнил. Чисто по уставу подкинул ладонь к виску, за ним это приветствие повторили его товарищи. Затем мы крепко пожали друг другу руки, без всяких местных церемоний, моментами превосходящих по сложности и запутанности средневековые китайские и японские.
– Я очень рад вас видеть снова, – сказал Сехмет. – Вы всегда приходите, когда нам надо? И уходите, ничего не сказав? Вы опять спасли нас, сделав то, чему не учили…
– Как не учили? – продолжая держать в своей руке его руку, удивился Шульгин. – Чему не учили? Только тем и занимались, что учили вас воевать как положено. Другое дело, вы винтовки и пулеметы делать не стали. А я ведь говорил… Слушай, кстати, а мой пистолет ты куда девал?
– Вот твой подарок, дорогой друг. – Сехмет достал из кармана «восьмерку», протянул Сашке на открытой ладони. – Но выстрелить я могу теперь только один раз. Себе в голову.
Вместо Шульгина пистолет взял я, оттянул затвор до половины хода рычагов. И вправду, магазин пустой, единственный патрон в патроннике. Самурай, бля! Натурально, через летный комбинезон харакири делать сложно, а застрелиться – запросто.
– И для чего тебе такая идея в голову пришла? – поинтересовался я. Странно и смешно моментами, но я говорил с единственно понимающим меня и помнящим прошлое квангом так, будто мы расстались неделю назад, как если бы меня не утащила Дайяна с поля боя и не начались совсем другие жизненные коллизии. А ведь по моим жизненным переходам и случаям после нашего последнего разговора, когда я запрыгнул на лобовой лист танка, хлопнув прощально Сехмета по плечу, прошло намного больше пяти лет. И не только хронологических.
– Ты, Андрей, совсем ничего не понимаешь? Если бы вы не пришли сейчас, нас, выживших в бою, просто бы съели… Тебе нравится, когда тебя едят живым?
Вот тут меня слегка достало чувство, подходящее постоянному и малообразованному читателю книжек Стивена Кинга. Напугать любого из нашей команды трудно. Всякое видели. Перевороты, гражданские войны, пришельцев разного уровня разумности и агрессивности. Стояли под чужими пулями и сами стреляли, но чтобы кого-то из нас пытались есть живьем… Именно живьем! Тут, не имея иного выхода, естественно, предпочтешь застрелиться.
– Не нравится, – нисколько не кривя душой, ответил я. – Но неужели так действительно было?
– Мы врага отогнали, – без всякой связи с предыдущим ответил Сехмет. – Весь наш народ с неизбывным восторгом узнает, что спасти нас вернулись лучшие в мире «странствующие рыцари»…
Степень владения русским, и не просто языком, а свойственными ему смысловыми полями, которой достиг «лейтенант» захолустного гарнизона, просто поражала. Причем я видел, что сейчас он говорил и думал по-нашему лучше, чем тогда. Или он в своих краях непризнанный гений, или все они такие, только не затруднились ненужным по должности делом.
– Сехмет, – спросил я, – у нас не найдется другого места, чтобы поговорить всерьез? Ты понимаешь, что такое – «всерьез»?
– Товарищ Андрей, я понимаю. Мы немедленно поедем в такое место.
