холода губами сказал капитану:
— Хороший пароходик. Вот дадим ремонт и еще как плавать-то будем.
Михаил Иванович улыбнулся. Кажется, это была его первая улыбка за недели нашего совместного плавания.
— Вот и я говорю, что пароход хороший. Руки надо приложить.
— Приложим руки, — спокойно сказал Терентьев, и я сразу поверил ему. Пароход будет плавать.
Морозы ослабели, и мастерские прислали на судно рабочих. Александр Алексеевич действовал энергично. Вскоре после его приезда привели в порядок питательный насос, и новый «дед» с оставшейся командой установили его на место, заложили огни в топки. Через сутки в грелках парового отопления забулькала вода. Команда могла возвращаться на судно. Начался настоящий ремонт.
Забегу несколько вперед… В конце сентября 1936 года я встретил Михаила Ивановича на причале Ленинградского порта. Капитан сверкал золотыми нашивками, блестящими пуговицами, ослепительным крахмальным воротничком. Новый с иголочки форменный костюм отлично сидел на его сухощавой фигуре. Он посвежел, помолодел и никак не походил на того капитана Павлова, с которым я познакомился на «Эльтоне».
— Ну как плавается? — спросил он, пожимая мне руку. — Ушли с «Эльтона»?
— Ушел. А как вы? Где?
— «Турксибом» командую. Сегодня в рейс ухожу, в Испанию. Сейчас тороплюсь на судно. Там должен быть митинг. Пойдемте?
Я знал, что экипажу парохода «Турксиб» было оказано большое доверие — доставить собранное в Советском Союзе продовольствие и подарки для женщин и детей сражающейся с фашистами Испании. Значит, капитаном там Павлов. И в этот трудный, опасный рейс послали именно Михаила Ивановича. Спокойного, выдержанного, невозмутимого. Хорошего человека.
«Турксиб» стоял расцвеченный флагами. На грот-мачте под отходным флагом развевался флаг Испанской республики. Сотни провожающих толпились на причале. Михаил Иванович извинился и поднялся на судно. Начался митинг. С напутственными словами к морякам обратилась народная артистка Корчагина- Александровская. Я узнал ее. Говорили знатные рабочие, академики, служащие разных учреждений. Последнее, заключительное слово предоставили капитану. Он сказал очень коротко:
— Мы оправдаем доверие ленинградцев.
Под торжественные звуки «Интернационала» пароход отошел от причала. Тяжелым был этот рейс. Фашистские военные корабли подстерегали, ловили «Турксиб», но капитан Павлов привел его в испанский порт Сантандер благополучно. За смелость, находчивость, за отличное выполнение задания Советское правительство наградило Михаила Ивановича орденом. Тогда это было большой редкостью. А позже, во время Великой Отечественной войны, за плавание в северных конвоях в дополнение к нашим наградам капитан получил от английской королевы белый крест Виктории. Так высоко было оценено его мужество даже союзниками.
Встретился я и с «Эльтоном». Он грузил доски в Механизированной гавани. Чистенький, с зеленой подводной частью, только что выкрашенный свежими красками, пароход походил на игрушку. Я поднялся по трапу, зашел в кают-компанию. Она сверкала чистотой и порядком. Походил по палубе, спустился в помещения команды. Все было неузнаваемым. Каюты перестроили, увеличили, столовую перенесли в среднюю надстройку, установили хорошую вентиляцию. Я встретил боцмана Козьмина. Он все еще плавал на «Эльтоне». Серега обрадовался моему появлению. С гордостью водил меня по судну, спрашивал:
— Ну, как мы выглядим после капитального? Ничего похожего, правда? «Дед» мировой попался. В машине такой порядок навел, я тебе скажу! Ходить стали по десять миль, живем по-человечески, план меньше чем на сто десять процентов не выполняем. Денег кучу зарабатываем. Напрасно вы ушли. Пароход легкий, работать одно удовольствие. Кое-кто из старых еще остался. Теперь не выгонишь. А помните Мурманск? Жуть!
Я порадовался за судно и людей. Тогда я не знал, что вернусь на «Эльтон» и этот маленький пароход сыграет трагическую роль в моей жизни.
А пока мы ремонтировали пароход в Мурманске.
Выговор
«Эльтон» простоял в Мурманске долго. Мы успели сделать только один рейс в Англию, и уже надо было возвращаться в Ленинград. Началась весна. По Финскому заливу плыл пористый, с грязными краями, неопрятный лед. Вдалеке в лучах солнца сверкал купол Исаакия, дымили фабричные трубы, буквой «Т» чернел огромный кран Северной верфи. Знакомый пейзаж. Мы пришли домой.
В Ленинграде Михаила Ивановича Павлова сразу же отозвали с судна. На «Эльтон» назначили другого капитана — И. И. Филиппова, и мы после недолгой стоянки пошли в Гамбург за грузом.
Чего только мы не положили там в четыре глубоких трюма! Какао-бобы, кофе, костяная мука, муравьиная кислота, пишущие машинки, точные продуктовые весы, запасные части к турбинам, стальные трубы… Одним словом — генеральный груз. Так моряки называют всю эту кашу из различных наименований.
На торговых судах грузом ведает второй помощник капитана. Поэтому я совсем запарился. Не простое дело принимать генеральный груз. Какао-бобы не должны пропитаться запахом кофе, костяная мука просыпаться на пишущие машинки, бутыли с кислотой разбиться, сахар отсыреть… Кроме того, все надо уложить так плотно, чтобы не пошевелилось даже в самую сильную качку. Иначе беда! Привезешь одни обломки.
Я метался из трюма в трюм, ругался с грузчиками, которые, как мне казалось, плохо укладывали ящики, показывал, как нужно, хватался за мешки, трубы, тюки. К концу погрузки совершенно охрип, ноги дрожали от беспрерывного лазания по отвесным скоб-трапам. Я мечтал о выходе в море. Там уже будет отдых. Отстоял вахту — и спать.
Капитан вернулся с берега в хорошем настроении. Шляпа у него была сдвинута на затылок, он улыбался. Увидя меня, устало присевшего на кнехт, он еще с трапа закричал:
— Жорж, выше голову! Достал дополнительный палубный груз. Высокий фрахт[7]. Выполнение плана обеспечено. Премия в кармане!
Капитан, когда бывал в благодушном настроении, имел дурную привычку называть меня на французский манер — Жорж. Мне это не нравилось, но делать замечание капитану я не решался. Услышав сообщение о палубном грузе, я тяжело вздохнул:
— Какой груз?
— Дикие звери. Вы имеете возможность за короткое время стать дрессировщиком.
Какой юморист нашелся! Дикие звери! Только их мне не хватало. Я с надеждой спросил:
— Какие звери? Может быть, морские свинки? Мне говорили, что из Гамбурга часто отправляют морских свинок для каких-то научных опытов. Капитан захохотал:
— Слушайте, Жорж, можно ли морских свинок причислять к диким зверям? Слоны, пантеры, человекообразные обезьяны, мартышки, морские львы, удавы, попугаи…
— Дикие, кровожадные попугаи? — усмехнулся я. Капитан сделался серьезным:
— Попугаи как дополнение. Не дикие, а говорящие. Короче говоря, надо будет подготовить место для всех животных. На судне пойдет сопровождающий — немец, зоолог, профессор из Гамбургского зоологического сада Гагенбека. Вот так. Но какой фрахт! — Лицо у капитана снова посветлело.
Где разместить всех необычных пассажиров? Это было потруднее, чем погрузить в один трюм кофе, чай и кислоту. Я знал, что обезьяны не переносят слонов, а слоны пантер, морские львы страшно ревут, удавы… Куда же положить удавов? Надо бы устроить их к капитану в каюту, чтобы в следующий раз был осмотрительнее в подыскании груза…
Я ломал себе голову, решая головоломку, похожую на задачу, «как перевезти через реку по одному в лодке волка, козу и капусту», много раз чертил схему расположения клеток на палубе — пантеру сюда, слона
