продолжаем помогать им всем, чем могли: — братанием, агитацией, публикацией тайных договоров и пр. Это была помощь делом, деловая помощь.
Заявление же некоторых из наших товарищей: «германцы не смогут наступать» было фразой. Мы только что пережили революцию у себя. Мы знаем отлично, почему в России революции было легче начаться, чем в Европе. Мы видели, что мы не могли помешать наступлению русского империализма в июне 1917 г., хотя мы имели уже революцию не только начавшуюся, не только свергшую монархию, но и создавшую повсюду Советы. Мы видели, мы знали, мы раз’ясняли рабочим: войны ведут правительства. Чтобы прекратить войну буржуазную, надо свергнуть буржуазное правительство.
Заявление: «германцы не смогут наступать» равнялось поэтому заявлению: «мы знаем, что правительство Германии в ближайшие недели будет свергнуто». На деле мы этого не знали и знать не могли, и потому заявление было фразой.
Одно дело — быть убежденным в созревании германской революции и оказывать серьезную помощь этому созреванию, посильно служить работой, агитацией, братаньем, — чем хотите, только работой этому созреванию. В этом состоит революционный пролетарский интернационализм.
Другое дело — заявлять прямо и косвенно, открыто или прикрыто, что немецкая революция уже созрела (хотя это заведомо не так), и основывать на этом свою тактику. Тут нет ни грана революционности, тут одно фразерство.
Вот в чем источник ошибки, состоявшей в «гордом, ярком, эффектном, звонком» утверждении: «германцы не смогут наступать»[37].
Исходя из этого взгляда о невозможности предугадать момент взрыва революции в Европе вообще и в Германии в частности, правильно учитывая как состояние нашей армии, так и настроение крестьянства, т. Ленин критиковал как точку зрения тех товарищей, которые поддерживали идею революционной войны, так и тех, которые отстаивали формулу: «ни мир, ни война», предлагая войну об’явить прекращенной, армию демобилизовать и мира не подписывать. Тов. Ленин доказывал необходимость немедленного заключения аннексионистского мира, как бы такое решение ни было тяжело для нас.
В пунктах 7 и 8 тезисов о мире т. Ленин так ставит вопрос о немедленном мире, не допуская никаких средних решений:
«Мирные переговоры в Брест-Литовске вполне выяснили в настоящий момент, к 7 января 1918 г., что у германского правительства (вполне ведущего на поводу остальные правительства четверного союза), безусловно взяла верх военная партия, которая по сути дела уже поставила России ультиматум (со дня на день следует ждать, необходимо ждать и его формального пред’явления). Ультиматум этот таков: либо дальнейшая война, либо аннексионистский мир, т. е. на условии, что мы отдаем все занятые нами земли, германцы сохраняют все занятые земли и налагают на нас контрибуцию (прикрытую внешностью платы на содержание пленных), контрибуцию размером приблизительно в 3 миллиарда рублей, с рассрочкой платежа на несколько лет.
Перед социалистическим правительством России встает требующий неотложного решения вопрос, принять ли сейчас этот аннексионистский мир или вести тотчас революционную войну. Никакие средние решения по сути дела тут не возможны. Никакие дальнейшие отсрочки более не осуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное»[38].
Критикуя идею немедленной революционной войны, т. Ленин замечает, что такая политика отвечала бы, может быть, потребностям человека в стремлении к красивому, эффектному и яркому, но совершенно не считалась бы с об’ективным соотношением классовых сил и материальных факторов в переживаемый момент начавшейся социалистической революции.
Отстаивая эту точку зрения, т. Ленин исходил из следующего, как доказали дальнейшие события, безусловно правильного учета как состояния нашей армии, так и настроения крестьянства.
«Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а, вероятно, и в ближайшие месяцы) абсолютно не в состоянии успешно отражать немецкое наступление, во-первых, вследствие крайней усталости и истомления большинства солдат при неслыханной разрухе в деле продовольствия, смены переутомленных и пр., во-вторых, вследствие полной негодности конского состава, обрекающей на неминуемую гибель нашу артиллерию, в-третьих, вследствие полной невозможности защитить побережье от Риги до Ревеля, дающей неприятелю вернейший шанс на завоевание остальной части Лифляндии, затем Эстляндии и на обход большой части наших войск с тыла, наконец, на взятие Петербурга.
Далее нет также никакого сомнения, что крестьянское большинство нашей армии в данный момент безусловно высказалось бы за аннексионистский мир, а не за немедленную революционную войну, ибо дело социалистической революционной армии, влития в нее отрядов Красной гвардии и проч. только-только начато.
При полной демократизации армии вести войну против воли большинства солдат было бы авантюрой, а на создание действительно прочной и идейно-крепкой социалистической армии нужны по меньшей мере месяцы и месяцы.
Беднейшее крестьянство в России в состоянии поддержать социалистическую революцию, руководимую рабочим классом; оно в состоянии немедленно, в данный момент, пойти на серьезную революционную войну. Это об’ективное соотношение классов по данному вопросу было бы роковой ошибкой игнорировать.
Дело стоит, следовательно, с революционной войной в данное время следующим образом:
Если бы германская революция вспыхнула в ближайшие 3–4 месяца, тогда, может быть, тактика немедленной революционной войны не погубила бы нашей социалистической революции.
Если же германская революция в ближайшие месяцы не наступит, то ход событий при продолжении войны будет неизменно такой, что сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, при чем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим (например, блоком буржуазной Рады с червонцами или что-либо подобное), ибо крестьянская армия, невыносимо истрепленная войной, после первых же поражений, вероятно, даже не через месяц, а через неделю свергнет социалистическое рабочее правительство.
При таком положении дела было бы совершенно недопустимой тактикой ставить на карту судьбу начавшейся уже в России социалистической революции только из-за того, начнется ли германская революция в ближайший кратчайший, измеряемый неделями срок. Такая тактика была бы авантюрой. Так рисковать мы не имеем права.
И германская революция вовсе не затруднится, по ее об’ективным основаниям, если мы заключим сепаратный мир. Вероятно, на время угар шовинизма ослабит ее, но положение Германии останется крайне тяжелым. Война с Англией и Америкой будет затяжной, агрессивный империализм вполне и до конца разоблачен с обеих сторон.
Пример социалистической Советской республики в России будет стоять живым образцом перед народами всех стран, и пропагандистское революционирующее действие этого образца будет гигантским. Здесь — буржуазный строй и обнаженная до конца захватная война двух групп хищников, там мир и социалистическая республика Советов»[39].
События целиком оправдали прогноз т. Ленина. Когда, ввиду отказа советской делегации подписать первоначальные условия мирного договора, выставленные германской коалицией, немецкая армия в феврале 1918 г. прервала перемирие и начала наступление, войска наши бежали без всякого сопротивления, бросая пушки и т. д. Таким образом, стало очевидно, как ошибались те, кто утверждал, будто немецкая армия не в состоянии наступать, а потому не следует подписывать «похабного мира». В результате этой иллюзии пришлось волей-неволей подписать мир на новых, более тяжких условиях.
В статье «Серьезный урок и серьезная ответственность», написанной 5 марта, т. Ленин жестоко критиковал тех, кто сеял иллюзию, с одной стороны, о возможности революционной войны при настроении нашей армии, не желавшей сражаться, с другой — о невозможности немецкого наступления.
«Это — факт, что в момент, когда физически бежит, бросая пушки и не успевая взрывать мостов, фронтовая армия, неспособная воевать, защитой отечества и повышением его обороноспособности являются не болтовня о революционной войне (болтовня при таком паническом бегстве армии, ни одного отряда которой сторонники революционной войны не удержали, — прямо позорная), а отступление в порядке для спасения остатков армий, использования в этих целях каждого дня передышки.
