небольшой выбор. Местный магазин предлагал всего три типа джинсов — бери, что есть, или выметайся. В джинсах она казалась моложе, у нее в них совершенно не тот вид зрелой матроны, который она принимала в угоду Мичу. Он старше ее, свой в мире науки. Естественно, что она пыталась ему соответствовать. А в результате выглядела старше своего возраста. Но раз так, то почему Мичу она нравилась?
Ей не хотелось думать о Миче. Прошлой ночью они поспорили по телефону. После того как она пересказала ему некоторые подробности дня, он заявил, что ей надо срочно вернуться. А она в своем рассказе даже не дошла до «тупой коровы»!
Такая работа, увещевал Мич, абсолютно не соответствует уровню ее квалификации. Ей не надо было это объяснять, но в его устах подобное заявление теперь почему-то казалось чересчур напыщенным. Ей хотелось сказать, что трудности данной должности лежат в иной плоскости. Что работа, требующая года обучения, не для полных идиотов.
Но Мич, не давая ей возможности объяснить, заметил:
— Как будто ты нуждаешься в деньгах…
Они никогда не обсуждали ее деньги, огромное состояние отца. Джесси получала ежемесячное содержание, хотя из гордости пыталась жить на те средства, что зарабатывала сама. Но все равно, дело не в деньгах. В мире Мича правили идеи. Они являлись главной частью его имиджа. Не изменилось ли что-то с тех пор, как они с Мичем были на свадьбе Брэнди?
На ее звонок домой ответил секретарь отца, Джеймс, который сказал, что отец еще в постели. В восемь утра? Абсурд.
— Все в порядке? — забеспокоилась она.
Джеймс заверил, что все нормально.
Что ж, Джесси позволила себе наслаждаться моментом.
— Я не выглядела такой молоденькой, даже когда была молодой! — информировала она свое отражение.
Да, она не худышка, но обладает роскошными формами, о которых говорил Гарнер. В джинсах! Он предполагал, что могут сотворить правильные джинсы! Ну разве Челси… Хотя сомнительно, что Челси посчитала бы джинсы за двадцать пять долларов правильными.
В качестве последнего штриха к своему портрету Джесси привела в порядок волосы. Неужели эта та женщина, что и вчера?
В контору она вошла без пяти семь. Дверь была открыта, а на стойке — длинная белая коробка. Очень похоже на красиво упакованные розы на длинных стеблях. Мич не теряет времени, торопясь извиниться за вчерашнее.
Ссорились они чрезвычайно редко. Не потому ли, что начинали, как учитель и ученица? Он говорил, она слушала. А после не принимал ли он ее мнение с некоторой снисходительностью?
Как противно… Она уже сомневается в казавшихся настолько стабильными отношениях. А ведь еще совсем недавно считала, что ей крупно повезло. С другой стороны, если и есть сомнения, то когда им появиться, как не теперь?
Джесси коснулась коробки флориста, прикрыла глаза. И загадала — если в коробке белые розы, то все, что она сделала, — правильно. Ей предназначено выйти за Мича.
И нахмурилась. А если там желтые? Или красные?
— Эй, не трогай!
Она отпрыгнула от коробки, уставилась на босса.
Гарнер был сегодня особенно хорош — сверкающие глаза, чисто выбрит, темные волосы еще мокрые после душа, джинсы облегают во всех нужных местах. Синяя майка подчеркивала внушительную мускулатуру, широкий разворот плечей.
— Мне нравится твоя майка, — сказал он.
А ей нравились его глаза. Его мускулы. И лишь спустя мгновение она поняла, что надпись на его майке — та же, что и у нее.
Поэтому, вместо того чтобы перечислять все то, что ей в нем нравится, она сказала:
— Спасибо. Мне твоя тоже. Из коллекции Ральфа Лоррена?
— Ага. Всего 300 баксов. Пришлось стащить.
Ей нравилось, как он беззаботно подыгрывает ее немного корявым шуткам. Это несправедливо. Она ж решила, что больше ей ничего в нем нравиться не будет.
Он одобрительно взглянул на нее.
— Оставим в покое Ральфа Лоррена. Но этот наряд гораздо лучше подходит для твоей работы. — И добавил мягче: — И идет тебе.
Просто скажи «спасибо» и заткнись. Но это выше ее сил.
— В каком смысле?
— Вчера ты была похожа на давно вышедшую в тираж библиотекаршу. А сегодня ты — девчонка, с которой парень не отказался бы выпить пива, сидя на откидном борту своего грузовика.
— О, — протянула она с намеренным холодком, хотя мысленно представила себя, сидящую так, болтающую, смеющуюся, а звезды бы глядели вниз. — В Фаревелле оригинальный способ ухаживать.
Теперь холодок появился и в его глазах.
— Естественно, ты привыкла к лучшему.
— Сомнительный комплимент — выглядеть девушкой, которая будет пить пиво в грузовике, — холодно сказала Джесси, не уверенная, впрочем, что сумела скрыть сожаление. Никогда ей не глядеть на звезды из грузовика этого мужчины…
— Ты хоть пробовала?
— Нет, конечно!
— Вот и не нападай раньше, чем попробуешь. Перефразируя Герберта Спенсера, скажу лишь, что предрешение ранее исследования может держать человека в вечном неведении.
— Кто это — Герберт Спенсер?
— Кто знает? — Гарнер беззаботно пожал плечами. — Я читал это очень, очень давно. Не трогай коробку, — предупредил он снова, указывая на розы. — Там сюрприз. Не подглядывать.
— Это ты принес коробку? — ужаснулась она.
— А ты что думала? Санта-Клаус? — И вышел в соседнюю дверь.
Что значит, если там цветы от Гарнера, а не от Мича?..
Джесси поморщилась. Напомнила себе — он же прагматик.
Кроме того, Гарнер не подарил бы ей цветов, даже если б и принес, то схватил бы их и вышвырнул за дверь в тот же момент, когда только она нелестно отозвалась о сидении под звездами в грузовиках!
К ее удивлению, утро прошло значительно лучше, чем вчерашнее. И лежащая на стойке коробка тут была совершенно ни при чем, ну разве добавляла очарования своей загадочностью.
Что значит, если Гарнер принес ей цветы?
Он не принес тебе цветов, строго сказала она себе. Он девушкам цветов в жизни не дарил. Единственная причина, по которой Гарнер мог бы принести цветы, это желание чего-нибудь для себя добиться. Ее как озарило — например, не есть собственные трусы. Точно! Пытается выкрутиться.
В десять тридцать пришел Эрни. Она дала Берту галету и достала сливки. Некоторое время Джесси слушала его истории, пока не подтянулись пить кофе остальные. Гарнер встал у стойки, прочистил горло.
— Как вы знаете, — сказал он, — вчера я проиграл пари.
Заявление приветствовали шумными возгласами, к которым Джесси присоединилась с большим энтузиазмом, чем следовало ожидать от образованной женщины, известной своей сдержанностью.
— Я обещал, что, если Джесси пробудет здесь два часа после начала работы, я съем свои трусы. Так я и собираюсь поступить. А вы мне поможете.
— Без меня, — пробормотал Клайв.
Гарнер между тем открыл белую коробку.
Там не было белых роз, не было и желтых и вообще никаких роз. Там было нечто лучшее. Торт, выполненный точнехонько в виде мужских «боксеров». Кондитер постарался: покрывающая торт глазурь невероятно походила на белую ткань в красный горошек.
