дневной свет скрылся за обложившими небо тучами, похолодало, но не очень. Здесь никогда не бывает слишком холодно, а этот январь так и вообще выдался теплым. Батарейки моего фонарика сели; я плоховато подготовился к этой поездке — все делал в спешке — позже объясню почему. Я сижу и натягиваю сухие серые рабочие носки, которые купил на заправочной станции в Данкане, и поедаю третью плитку «Кит Кэт». Теперь палатка слегка пахнет пасхальными яйцами.
Стоит, пожалуй, поведать вам и о трех других эмбрионах, вместе с которыми я плавал в бассейнах моей юности. Но пока мне хочется сказать вам вот о чем: неделю назад я выбросил таблетки, которые дал мне доктор Уоткин. Теперь они погребены на городской свалке, уютно покоясь в коричневом пластмассовом пузырьке. Так что вы действительно слушаете меня. А не таблетки.
Просто чтобы вы не сомневались.
Дана.
Из нас семерых Дана был самым великим экспериментатором. Мы знали, что он занимается разными темными делишками, но в нашей компании он старался вести себя «нормально» (опять это слово). Полагаю, что именно это привлекало его в нас. И только много лет спустя я выяснил, какими именно темными делами он занимался.
Он привез меня в свою квартиру в Уэст-Энде на двадцать каком-то этаже бетонной «щепки» постройки шестидесятых и с покаянным видом показал мне кипу порножурналов с желтыми липучими бумажками вместо закладок, сказав: «Смотри». Я посмотрел и увидел Дану, в возрасте от подросткового и старше, сплошь загорелого, делавшего что угодно и с кем угодно. Я буквально онемел. Ну что тут скажешь?
Потом он подвел меня к шкафу, где стояли пылесос и несколько коробок «Тайда». Из одной коробки Дана вытащил прозрачный полиэтиленовый мешок чего-то, что явно не было «Тайдом». Потом прошел в ванную, высыпал и смыл содержимое, равное стоимости обучения пары близнецов в одном из элитных университетов Новой Англии.
После этого мы пошли в гостиную — там стояли мебель из магазина «ИКЕА» и модные электронные игрушки, прожженные сигаретами, выкурили напополам последнюю сигарету и посмотрели на солнце, заливавшее серебристым светом парусные лодки в Английской бухте.
— Мне просто нужен был свидетель, вот и все, — сказал Дана.
— Тогда я — твой свидетель, — ответил я.
— Я изменился, — сказал он.
— Я рад, — сказал я.
Мы замолчали, потом неловко попрощались, я вышел из квартиры, и прошло несколько лет, прежде чем я снова встретил Дану. Это случилось на парковке возле супермаркета «Экономьте на еде» в торговом центре «Парк и Тилфорд». Дана загружал микроавтобус разными продуктами, а какая-то женщина пристегивала младенца к детскому сиденью, одновременно пытаясь угомонить ребенка постарше, стоявшего рядом.
Я подошел к нему и сказал:
— Дана! Давненько не виделись.
В его глазах я увидел страх. Женщина — его жена — бросила в нашу сторону любопытный взгляд, и Дана поспешно представил меня как «Старика»:
— Мы частенько вместе играли в футбол в школе.
— Здорово, — сказала женщина, продолжая пристегивать ребенка.
— Эй, да у вас дети, — сказал я, — отлично! Вы давно женаты?
Дана словно не слышал меня. Он со стуком захлопнул багажник, отпихнул магазинную тележку, не позаботившись взять двадцать пять центов из запорного устройства, выгреб из кармана ключи и направился к передней двери.
— Я не могу говорить с тобой, старик. Просто не могу.
— Ладно, ладно. Никаких проблем, дружище, — сказал я.
Дана включил зажигание. Его жена улыбнулась, помахала мне и крикнула: «Рада была познакомиться!» — сквозь все сужающуюся щель закрываемого Даной окна.
Неделю спустя, часов в шесть вечера, Дана позвонил мне — найти меня по телефону несложно: мой номер не менялся вот уже лет десять — он явно звонил из автомата, поскольку в трубку доносился рев машин и грузовиков.
— Это я, — сказал он.
— Да уж догадался. Как ты? Пауза.
— Порядок.
Я попытался завязать разговор и смутно почувствовал, будто нахожусь в тихой комнате с человеком, которому осталось жить считанные минуты.
— У тебя симпатичная жена, — сказал я.
— Я молюсь за тебя, — ответил Дана.
— О, — сказал я. — Ну… Спасибо.
— Я молюсь за тебя, потому что ты неверующий, а значит, у тебя нет души.
— Послушай, Данстер, может, я и неверующий, но душа у меня есть. Так или иначе, я в твоем покровительстве не нуждаюсь.
— Бог нисходит в предместья, старик. Мы не ожидали Страшного Суда в наши дни, но он будет.
— Дана, в чем дело?
— Пришло время, старик. Тебе больше не придется жить в линейном времени, понятие бесконечности перестанет пугать людей. Все тайное станет явным. Придет время великих разрушений; небоскребы и здания транснациональных корпораций рухнут. Сон и явь смешаются. И зазвучит музыка. Прежде чем ты станешь нематериальным, тело твое вывернется наизнанку, и падет на землю, и изжарится, как мясо на дешевой жаровне, и ты освободишься и предстанешь перед Судом.
— Хм… Дана, кажется, меня просят к другому телефону. Можно я тебе перезвоню?
— Возможно, ты будешь сидеть за рулем, когда это случится. Возможно, делать покупки в фешенебельном магазине. Возможно…
— Эй, Дана. Мне надо идти. Чао. Вот такой вот Дана.
Из всех нас жизнь Тодда изменилась меньше всего. Он вылетел из университета Саймона Фрэйзера уже больше десяти лет назад и с тех пор мотается между лесопосадочными работами и пособием по безработице, и нет никаких признаков, что он собирается менять этот образ жизни. Он живет в доме сорокового года постройки на Коммершиал-драйв, в Восточном Ванкувере, в постоянно обновляющейся компании разного сброда: лодырей, рохлей, квебекских националистов, владельцев горных велосипедов и музыкальных дилетантов.
Больше всего нас сблизило то, что сразу после школы мы два лета подряд вместе занимались лесопосадками, бродяжничали от контракта до контракта, высаживали саженцы на просеках Британской Колумбии — на озере Боурон, при ручье Кемпер, в Оканагане, Нельсоне, Ценцайку-те, в долине Шимахант. Пролетавшие вертолеты брызгали нам в лицо гербицидами; мы увязали в заросших клюквой болотах; мы слышали, как незнакомцы стучат в окна наших комнат в мотелях на островах Королевы Шарлотты, шепотом предлагая: «Травка… грибки… кока…»; мы принимали получасовой групповой душ в Принс-Джордже, деля
