представляет себя без всего этого, и мы без него. Сколько жизней он спас — тяжело сосчитать. Да все мы здесь немного не того, а куда деваться?
Добровольцы? Да, мы все добровольцы. Почему? Да как-то получилось. Говорю же — сумасшедшие, все до единого. Какое к черту благородство и патриотизм! Хотя… Ладно, хватит на сегодня. Надеюсь, что понравилось. А то вон, опять замельтешили. Е…
Тени в густом тумане, странные, нереальные, кажущиеся перенесенными сюда с полотен Босха, Дали либо Гиггера. Несутся прямо на камеру оператора, мгновенно прекратившего репортаж, развернувшегося в сторону очередного Прорыва. Скачут, бегут, ползут, летят, щерятся шипами, рогами, наростами. Плюются тем, чем могут плюнуть, метают собственные иглы-стрелы, бьют бронированными хвостами. Камера успевает ухватить момент, когда смазанным движением прямо перед объективом возникает подрагивающий конец костяного штыря. Потом в объективе появляется низкое и серое небо, она чуть трясется в такт судорогам агонизирующего человека, решившего заработать там, куда ему лучше было не соваться. И все…
* * * Из отчета Государственной чрезвычайной комиссии престолоблюстителю Российской Империи, светлейшему князю…
«…Результатом стало появление в различных точках земного шара мест так называемых Прорывов. На данный момент одной из основных гипотез возникновения является версия, выдвинутая учеными лаборатории „Янтарь“, входящей в состав группы объединения „БАРС“ при ИМО.
Данные, указанные в пояснительной записке к проекту „Полночь“, указывают на то, что молекулярные связи так называемой некросферы, открытой около ста лет назад группой профессора Щепетнева, были нарушены в результате экспериментов на известном Вам объекте в Швейцарии. Равно как тогда же, используя практику проколов пространственного континуума, были созданы первые попытки прохода на Сопредельные пространства. Результатами данных исследований явились активизация некросферы и появления так называемых Прорывов.
На сегодняшний момент возможность закрытия основных мест Прорывов с помощью применения тактических ядерных зарядов не представляется возможной. Гипотетически расчеты, сделанные сотрудниками лаборатории „Янтарь“, доказывают, что энергии, выделяемой стандартной боеголовкой ракет „Шестопер“, хватит на приведение молекулярных связей в состояние, близкое к стабильному. Но побочным результатом может также стать уничтожение близлежащих территорий в связи с тем, что энергия взрывов будет многократно увеличена за счет собственной аккумулированной энергии так называемых Нор, являющихся основными образующими факторами Прорывов.
Ответственно можно заявить о том, что результаты исследований сотрудников лаборатории „Янтарь“ должны быть полностью засекречены…»
* * * — Мама… мамочка… — детский голос, сухой, болезненный. В подвале темно, жарко и сухо. Так сухо, что кажется, что это не подвал в Рязани, а палатка посреди Сахары или Каракумов. — Скоро можно будет отсюда выйти? Пить так хочется…
— Потерпи, милая. — Голос матери полон боли, горькой безнадеги и отчаяния. Она пытается справиться с собой, чтобы не пугать старшую. Младший, четырехлетний сын, сейчас забылся в тяжелом сне. Худенькая грудь с хрипом поднимается, ему плохо.
Господи, как же давно это было… Вчера. То самое вчера, когда она осталась с детьми на даче, а муж с братом поехали в город, чтобы докупить пива, мяса и прочего. Когда на радиоволне, передающей веселое ретро, вдруг раздался резкий свист, предваряющий самый страшный из сигналов ИМЧС, которые она учила в школе. И схватив в охапку детей, она кинулась к погребу, глубокому, надежному, капитальному.
Потом был удар, грохот и рев наверху. Все это было, да. И первые, самые страшные минуты, когда старшая, Даша, кричала, прижав руки к лицу. А Степка, зарывшийся маме в грудь, молча трясся и плакал, не понимая ничего и чувствуя тот страх, что сейчас тряс ее.
Что это было? Почему? И кто смог это наконец сделать? И за что?!
* * * — И когда с неба пошли сжигающие все дожди, и снег был алым, города лежали в разрухе, то именно тогда, мальчиши, твари вернулись. И это было уже на моей памяти. С тех пор каждый рассвет стал именно таким, каков есть сейчас. Дающим надежду, дарующим счастье от того, что ты его просто видишь. Ведь раз видишь, значит, ты жив. И ножницы прях не перерезали нить судьбы, которая есть у каждого.
Подростки, внимательно смотрящие на небо, ставшее уже полностью красным, кивнули. Все, как один. Мальчишки, одетые в одинаковые куртки и штаны, найденные Каптером на одном из законсервированных складов у Камня. Дети, подобранные Мастером и Лейтенантом на пустошах, у фронтира, в Диких землях, в руинах городов, чьи названия уже забыты или ничего не значат для тех, кто их населял. И ставшие на тот путь, к которому каждого привела судьба-нить.
Мастер глядел на них, таких одинаковых и таких непохожих, заливаемых светом солнца, неумолимо и победоносно встающего над землей. Всматривался в лицо каждого, зная, что, скорее всего, после того испытания, которое ждет их ночью, не все останутся в живых. Но так надо, потому что иначе ничего не получится. Только так…
Рассвет отражался в их глазах. Абсолютно спокойных у Мерлина, всегда насмешливых Мусорщика, добрых Варяга, чуть наивных Чунги, настороженных Ферзя, сосредоточенных Толстого, яростных Волка, постоянно ехидных Кота, злых Оборотня, мягких и теплых Рыжего, грустных Пиноккио и чего-то постоянно ждущих Крота.
Кто из них увидит следующих восход, а кто навсегда останется вон в тех холмах, изрезанных внутри ходами и пещерами? Никто не сможет сказать этого сейчас, даже смотрящая далеко вперед Ниоба, никто. И он, давно ставший стариком Мастер, не решится. И как хотелось бы, чтоб завтра утром солнце так же отразилось в глазах каждого…
