(Вздох.)
(Смех.)
19
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Утром 21 ноября я проснулся с больной головой, это с похмелья, но нисколько не чувствовал себя виноватым. Если когда-нибудь человек имел основание нализаться до чертиков, так c'est moi note 38.
Марк пообещал, что принудит Билла Пармантье слетать с ним на Обезьянье озеро между первым и пятнадцатым ноября, чтобы доставить нам еще припасы. Однако, хотя погода стояла на удивление ясная, так что груз можно было бы просто сбросить, если лед еще недостаточно окреп, чтобы выдержать вес «Бобра» на лыжах, Марк не прилетел.
По мере истощения наших запасов мы пытались снова ставить силки на зайцев, но Тереза, по- видимому, успела истребить их в окрестностях хижины, на что указывало отсутствие следов. У Обезьяньего озера доступной дичи почти не водилось, и фауна практически исчерпывалась мышами, нашим другом горностаем Германом и некоторым количеством воротниковых рябчиков. Одного из них мы попробовали, и он выглядел очень аппетитно, когда был извлечен из духовки, зажаренный в самую меру и окруженный душистыми кольцами яблочной кожуры. Но на вкус оказался отвратительным: мясо насквозь пропиталось едкостью еловой хвои, которую клевала эта птичка.
Умирай мы с голода, полагаю, мы бы его кое-как прожевали, но до этого пока еще не дошло, так что птичку получил довольный Герман, а мы доели последнюю жестянку сардин и завершили трапезу десертом из сухарей, намазанных арахисовым маслом. Позднее Тереза заглянула в кулинарный справочник и узнала, что птичку следовало варить, несколько раз сливая воду, пока запах не исчезнет. В следующий раз она приготовила рябчика по этому рецепту. Получилось почти съедобно.
За прошедшую неделю я раз двадцать пытался дальнировать Марка — и к черту последствия, если моя не идеально направленная мысль сорвется с персональной волны и будет перехвачена кем-то еще. Но ответа не было, что наталкивало на два возможных вывода: либо мальчик находился далеко за пределами моих возможностей, то есть вне планеты Земля… либо его нет в живых.
Мой природный франко-американский пессимизм настаивал на втором. Я опасался, что Магистрат установил: происшествие с каноэ было инсценировкой, и признал Марка пособником Терезы. Симбиарские попечители, возможно, не сумеют выжать всю правду до конца из этого юного мужественного сознания, но это не помешает им объявить его виновным в содействии сокрытию тяжкого преступления, соучастником которого он тем самым стал. А карать они привыкли незамедлительно. И спасти его семья не смогла.
Тем не менее день за днем, пока во мне угасала надежда, я продолжал убеждать Терезу, что завтра ее сын прилетит непременно. Я пытался прятать свою нарастающую панику и бодриться ради Терезы, все время благодаря Бога, что хоть одним оперантным приемом я владею прилично — умею надежно экранировать свои мысли. Но в конце концов 20 ноября она тайком от меня провела учет оставшихся у нас припасов. И за ужином тихо сообщила, что запасов продовольствия хватит не более чем на три недели, и то лишь, если мы будем экономны, и что нам следует взглянуть правде в глаза: Марк не прилетит.
— Я так и думал, — сказал я. (Поужинали мы макаронами с сыром и остатками гороховой каши. Да и почти все оставшиеся продукты были разными вариантами крахмала. Приправ и пряностей осталось еще много, так же, как чая, кофе и сухофруктов. Но белков совсем уже не было.)
Когда Тереза произнесла роковые слова, я уставился в свою отполированную до блеска тарелку, взвешивая, не последовать ли мне примеру благородного капитана Оутса — участника роковой экспедиции Скотта к Южному полюсу: уйти в заснеженный лес, сказав Терезе, что пробуду там долго, — и не вернуться. Но еще не вообразив этого как следует, я понял, что моя смерть ее не спасет. Она останется без еды еще до рождения Джека, и что будет с ней и ребенком тогда? Наиболее могущественные родичи, которые могли бы проникнуть в заповедник мегаподов, не оставив следов, забрать ее с маленьким домой и спрятать, к тому времени будут уже в 4000 световых лет от Земли на Консилиум Орбе, принимать участие в церемонии. Даже если они уловят, в каком она положении, вернуться им удастся не раньше чем через две-три недели, и Тереза задолго до этого либо погибнет от голода, либо будет вынуждена сообщить о себе Магистрату.
— Наше положение не так уж безнадежно, Роги, — сказала она. — У тебя есть ружье, ты можешь пойти на охоту.
— Возле озера есть только мелкая дичь, и ружейные пули разорвут ее в клочья. Конечно, я могу изловить оставшихся зайцев и рябчиков силками, но, бродя по лесу в морозы, расходуешь слишком много энергии, и вряд ли мне удастся прокормить нас обоих таким способом.
Тереза нагнулась над столом и одарила меня своей самой ослепительной улыбкой.
— Ну, в таком случае тебе просто надо отойти подальше от озера и поискать дичь покрупнее.
Вот тут-то я и решил, что единственный разумный выход — хорошенько напиться…
Съежившись утром в спальнике, чувствуя, что голова у меня вот-вот расплавится, я слушал, как Тереза ходит по хижине и, напевая сложную оперную арию, что-то размешивает. Наверное, тесто для оладий. Грудинка и яичный порошок давно кончились, и завтракали мы теперь обычно оладьями, овсянкой или рисом с изюмом и чашкой молока из порошка.
Божественный аромат кофе пробрался в мой спальник сквозь толстый слой пуха и заячьего меха. Я услышал ее приближающиеся шаги, рискнул использовать свое скудное метавидение и мысленным взором узрел ее с дымящейся чашкой в руке.
— Роги, милый, не тревожься, — сказала она. — Ты непременно подстрелишь что-нибудь большое. А если у нас будет много мяса, без остального мы как-нибудь обойдемся.
