Джек Бестелесный

«Дени, что случилось?» — От его вскрика у меня сердце оборвалось. Он молчал не меньше двух минут, потом я ощутил что-то вроде психодрожи, и он сказал:

Ребенок. Мой Бог, ребенок…

Когда я рядом, он вроде экранируется, так что по-настоящему я с ним еще не соприкасался, догадываешься, о чем я? Насколько я понимаю, ты решил взглянуть, какое у него сознание.

Роги, я прикоснулся к эмбриону лишь на мгновение и совсем легонько. А он определил мое местонахождение, порылся в материнской памяти, чтобы узнать, кто я, сказал: «Привет, Grandpere» — и поставил такой непроницаемый экран, с каким я в человеческом сознании еще не сталкивался. Даже непроницаемее, чем у Марка. Я… я совсем растерялся.

Ну-ну! (Я тоже растерялся.) Значит, ваттами малыш не обижен?

Это что-то необычайное… Больше я и пытаться не стал его зондировать. Мне необходимо обдумать… А пока простимся.

«А чертов лось? — возопил я. — Хоть дальнируй мне схему разделки туши, чтобы я разобрался, где у него филейные части».

«Да, конечно, — рассмеялся Дени. — Прости, пожалуйста… (Образ.) Ну вот. Исчерпывающая инструкция по разделке туш. Дядюшка Роги, мне бы хотелось поговорить с тобой поподробнее. Вечером, когда ты устроишься на ночлег, я вернусь».

И он резко прервал связь.

Так впервые я получил сигнал о том, как маленький Джек будет действовать на оперантов-землян. И особенно на определенный их тип.

Я пожал плечами и взялся за работу. Ну и грязной же она оказалась! Естественно, у меня не хватало сил ворочать тушу, ведь только благодаря любезности Фамильного Призрака я завалил лося возле речки, там, где была полынья, и мне было где промывать мясо. Благодаря Дени я знал, что для начала надо вскрыть артерию и вену на шее. И еще мне был известен особый прием для снятия шкуры: надо сделать надрез на животе очень осторожно, чтобы не вскрыть при этом брюшную полость и не задеть кишки, а затем сделать надрез вокруг заднего прохода и завязать его веревкой, иначе, когда начнешь вытаскивать кишки, из него хлынет навоз и все изгадит.

У меня ушло добрых три часа, чтобы снять шкуру и выпотрошить могучего зверя. И еще два я рубил мясо. Конечно, я весь вымок в крови, и когда последний кусок мяса и последний мешок нутряного жира был либо подвешен высоко на дереве возле речки, либо приготовлен для упаковки, я сам выглядел, точно полузамерзшая тварь, с которой начали сдирать шкуру.

Я развел гигантский костер, ополоснул окровавленные перчатки и парку (снаружи!) и подвесил их сушиться, а сам принялся поджаривать на огне восхитительные кубики лосиной печени la mode sauvage note 42, а затем наелся до отвала. После чего упаковал успевшую замерзнуть остальную часть печени в плассовый пакет. Уложил я также хорошо промытые сердце, почки, язык, разумеется, толстую верхнюю губу — я помнил с юности, что, вареная, она настоящий деликатес. К этому грузу я добавил кило пятнадцать филейных кусков и лопатки, а также порядочное количество прекрасного белого жира высокой питательности. Я решил обойтись без волокуши. Чтобы смастерить ее, понадобится время, а мне надо возвращаться в хижину как можно скорее. Поэтому всю поклажу я взвалил на себя.

До темноты оставалось часа два с половиной, и я зашагал назад к Обезьяньему озеру, к Терезе и Джеку, с запасами, которых нам должно было хватить минимум на две недели.

Дени снова заговорил со мной, когда я устроился спать в эту морозную звездную ночь. Теперь я был спокоен и не только слышал его, но и видел. Светлые волосы по-мальчишески падали на гладкий лоб, со своей застенчивой улыбкой мальчика из церковного хора он выглядел тридцатилетним; никто не догадался бы, что ему восемьдесят четыре. Внешне он смахивал на конторщика, или управляющего супермаркетом, или аспиранта, или даже на водителя яйцебуса, пока… пока не взглянет вам прямо в глаза. Обычно Дени старательно этого избегал: принудители класса Великих Магистров свято блюдут этическую заповедь: «Не оглуши по рассеянности случайного встречного!» Теперь его образ смотрел прямо на меня, но я был далеко вне радиуса его принудительной силы, а потому сокрушающие синие глаза выражали только любящую озабоченность. Возможно, потому, что именно такое чувство он и испытывал.

Он снова заверил меня, что не выдаст нас властям, а я спросил почему, и он ответил:

Сам точно не знаю, дядюшка Роги. Возможно, я не принимаю этику Галактического Содружества так свято, как более преданные ему люди. Боюсь, я пришел к убеждению, что благополучие моей семьи — и семьи всего человечества в более широком смысле — важнее любой галактической цивилизации. Нехорошо с моей стороны, но что поделаешь?

«Вот и я нехороший, — признался я. Из спальника торчал только мой нос. Я совсем вымотался. Все тело болело и ныло после возни с тушей и рубки мяса, в животе урчало — такое количество печени тяжело легло на желудок, — Поэтому ты и отказался стать Магнатом в Консилиуме?»

Отчасти. Были и другие причины.

По-моему, даже Люсиль была потрясена, когда ты отказался.

Засмеявшись, Дени сказал: «Она так предвкушала светскую сторону Магнатства. Давать вечера на таком высоком уровне, это ведь куда престижнее, чем устраивать академические обеды».

Бедняжка Люсиль! Ну, вы хотя бы будете присутствовать на церемонии.

Да. Видел бы ты, какое невероятное платье она заказала! Все из черных, зеленых и серебристых, бусин. Она уже улетела с Земли вместе с Полем и остальными, включая их семьи. По расписанию они прибудут на Консилиум Орб второго декабря по земному календарю. Тут остались только мы с Адриеном, завершаем кое-какие дела. Улетим недели через две и доберемся до Орба как раз вовремя, чтобы встретить Рождество в семье.

Кстати, о Поле… Дени, Тереза убеждена, что рождение этого супермладенца снова их сблизит.