очень выгодное место. Вся Балаклавская бухта и дорога на Севастополь как на ладони. Высотка эта, можно сказать, ключ к Балаклаве.
—А что если нам удастся доказать,— не унимался Танчук,— что здесь действительно были русские?
—Если бы нам удалось сделать это,— ответил я,— в учебниках по истории нашей Родины пришлось бы изменить всего лишь одну фразу: «В октябре тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года русские войска овладели не только англо-турецкими редутами южнее Севастополя, но и господствующей высотой у входа в Балаклавскую бухту, основную базу снабжения союзнических войск в Крыму».
—Всего-то?— разочарованно спросил Сугако.
—Лефер, вот если когда-нибудь в твоей биографии можно будет заменить одно предложение, скажем, такими словами: «На военной службе в Севастополе совершил подвиг», как ты думаешь, важно было бы это для тебя или нет?
—Кому же это не приятно.
—Вот видишь, это для одного человека. А для народа?
—Слушай, Нагорный, откуда ты все это знаешь?— спросил меня Танчук.— Да попадись мне эта штучка, которую ты в руках держишь, я бы на нее и внимания не обратил.
Замечание Льва Яковлевича навело меня на одну мысль: наша находка— чистая случайность. Но не знай я истории Крымской войны, не было бы у нас с Анной Алексеевной беседы о балаклавском бое тринадцатого октября тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года и незачем было бы ей рассказывать мне о возможном историческом факте овладения отрядом русских войск нашей высоты. И я бы тогда поступил так, как собирались поступить Сугако и Танчук. История многих находок п даже открытий в большинстве своем связана с элементами случайности. Однако случайные открытия никогда не делали случайные люди.
—История историей, а дело делом. Теперь Лев Яковлевич,— сказал я Танчуку,— слово тебе.
—Что, ты хочешь, чтоб и я такой же кусочек отвалил?
—Да нет, Лев Яковлевич, на это я не рассчитываю. А вот прикинуть, за сколько дней при таких темпах мы можем одолеть траншею, это тебе под силу.
—Ну сразу так бы и сказал,— и Лев Яковлевич тут же принялся за расчеты.
Музыченко постоял немного, отряхнул для видимости пыль с брюк и сказал:
—Розимнятысь и соби хиба трохы?
—Разомнись, разомнись, Петруша,— ответил я ему.— Но только не здесь. В рубке есть еще один комплект инструментов. Пойди возьми его и начинай с другого конца. Можем посоревноваться, если хочешь.
Музыченко смерил меня с ног до головы, словно хотел убедиться, стоит ли со мною связываться, и ответил:
—А що? Давай змагатысь. Ты нэ дывысь, що я мов так соби. Нэ сылою, так хытрощамы, а поборю.
—Идет,— ответил я и обратился к Сугако.— Отдыхай, Леферушка, ты это заслужил. Шутка сказать, первый открыл траншею, первый очистил ее конец, а может быть, начало. Иди разберись теперь, где что.
Мне, если честно сказать, все больше и больше нравится этот немногословный, но трудолюбивый парень. Обидно только, что ему засорили религией голову. Теперь это не скоро выветрится. Как ему помочь? В этом деле наскоком не возьмешь. Нужно сначала завоевать доверие парня, а потом уже постепенно, с тактом начать наставлять его на путь истинный.
Новую борозду поперек наметившейся траншеи я начал прокладывать сантиметров на пятьдесят от свободного края. Это почти в два раза больше того, что сделал Лефер. Сейчас неизвестно, лучше это или хуже. Нужен опыт. А для этого надо испробовать все приемлемые варианты. Вначале работа шла вроде бы ничего, меньше чем за полчаса была выдолблена борозда глубиной с полметра. Глубже стало труднее: мешала осыпавшаяся каменная крошка. Ее то и дело приходилось подбирать расширенным концом кирки и выбрасывать наверх. Глубина траншеи оказалась больше метра. Так что под конец совсем стало трудно. Собственно говоря, не столько трудно, сколько неудобно. Потом, когда ломом совсем уже нельзя было долбить, потому что он почти весь уходил в глубокую щель, я перешел на основание глыбы, дно траншеи. Вначале мне казалось, что здесь будет еще труднее. К моему удивлению, получилось наоборот. Каменная крошка легко выгребалась, не мешала работе. По моим расчетам, основание было подрыто на целых полметра, если не больше. Можно, казалось, попробовать и рычагом, как Лефер. Не тут-то было. Пришлось пробивать борозду и по бокам— вначале сверху, а потом— с торцевой стороны. Два с половиною часа я маялся с этой глыбой, пока наконец она не осела. Танчуку давно надоело смотреть, как я орудую киркой и ломом, и он еще часа два тому назад ушел в радиорубку. Лефер же не только следил за моей работой, но и несколько раз предлагал мне свою помощь.
—Нет, Леферушка, ты уже отвалил свою глыбу. Дай теперь и я доведу свое дело до конца.
Осевшая глыба оказалась настолько тяжелой, что не поддавалась даже рычагу. Лефер правильно оценил ситуацию и, ни слова не говоря, пошел к Музыченко за вторым ломом. Только когда мы оба навалились на свои ломы, глыба медленно сползла с приступка и глухо, как после тяжелого сна, свалилась на площадку.
—Ну и что теперь делать с ней? Оставить так— будет загромождать площадку.
—Под откос,— посоветовал Сугако.
—Под откос, говоришь?
—Сам же сказал, что будет мешать. Если бы это дома— хороший бы материал получился.
—Для чего?
—Для сарая, например. Да мало ли для чего.
—А знаешь, Лефер, ты прав. Не под откос, конечно, а заместо стола. Поставим в уголок, и клади на него все, что хочешь. Ну как, идет?
—Давай попробуем.
Переместить каменную глыбу весом больше тонны не так-то просто, особенно в траншее. В этом я убедился там, когда пытался сдвинуть ее сам без помощи Лефера. Другое дело— передвигать ее с помощью рычагов по гладкой поверхности бетонированной площадки. Тут нам с Сугако, можно сказать, делать нечего. Подводя плоские края ломов под основание камня, мы переместили его к радиорубке и установили в виде небольшой подставки, которая и загораживала часть входа в радиорубку, и служила нам небольшим столиком.
—Ну теперь пошли к Петру. Посмотрим, что успел сделать он,— предложил я Леферу.
Как же я был удивлен, когда увидел, что Музыченко за это время сделал примерно столько же, сколько мы с Лефером вместе. Было тем более удивительно, что Петр значительно уступал в своей силе не только мне, но и Сугако. Значит, Музыченко «поборов нас хытрощамы».
—Петя,— спросил я напрямик,— как же это так? В чем тут секрет?
—Я прыходыв до тэбэ, дывывся, як ты працюеш. Правда, ты так захопывся своею роботою, що навить нэ звэрнув на мэнэ увагы. Спочатку у тэбэ всэ йшло гаразд. Алэ потим ты лышэ марнував час. В глыбыни, як видомо, багато нэ зробыш. От я на цьому й выграв.
Только теперь стало понятно, в чем наш просчет. Полагаясь на опыт Сугако, я долбил ломом поперечную борозду почти до самого дна траншеи. А в глубине, как правильно подметил Музыченко и в чем я сам убедился, многого не сделаешь. К лому применить силу уже нельзя, и удары оказывались слабыми. Музыченко понял это и пошел по другому пути. Рубил спрессованную породу наискось, истонченный край подрубливал со стороны основания и, таким образом, исключал из рабочего процесса малоэффективные приемы. Не знаю, додумался ли бы я до этого или нет, но теперь мне стало еще яснее, что коллективный опыт— это такая сила, с которой не может сравниться никакой индивидуальный труд.
—Ну так що, товарышу комсорг, утэр я вам носа?
—Факт, от которого никуда не уйдешь,— ответил я Петру.
—То-то ж, тэпэр будэтэ знаты, як трэба робыты.
Осматривая груды камней, валявшихся у начала траншеи, я только теперь заметил среди них толстый металлический стержень. Его поверхность была покрыта смесью спрессованной каменной пыли с темно-
