Мяч, крутясь по металлическому ободу, сделал один круг, другой… и наконец скользнул в кольцо.
Толпа взревела. Выражение лица Карло не изменилось. Но ощущение у него было такое, будто руку зажали в тиски. Он не ошибся — Тони Фэрроу сломал ему руку в запястье.
Надо было сделать еще один бросок.
Зла на Фэрроу не было. Руку ломать он не собирался. Просто бил по слабому месту, принуждая Карло отказаться от атаки. Такова игра — те, кто думает, что баскетбол не контактный спорт, просто плохо знают эту игру. То же самое отец как-то в шутку сказал о юриспруденции.
Но что же делать с этим запястьем?
Придется иначе проводить бросок. Мяч кистью ему уже не бросить, придется просто толкать его всей рукой.
Зал смолк, как будто с первым броском Карло из него вышел весь воздух. Насмешки прекратились.
Еще только один бросок.
Карло выпрямился. Сделал вдох, выдох, расслабился. Он видел только щит.
Держал мяч на уровне подбородка, баюкая его левой ладонью, он правой рукой толкнул его в сторону корзины. Глаза жгло. Но он видел, что траектория подходящая. Только слегка смещена к левому краю корзины.
Мяч упал внутрь обруча, с левого края.
Хорошо, подумал Карло.
Мяч прыгал, бился о кольцо, крутился по краю корзины. Потом остановился, качнулся и упал на пол, минуя корзину.
Раздался стон, ликующие вопли, радостная возня на той стороне, где была команда Тони Фэрроу. Потом игроки Лесной собрались в кучку, радуясь победе. Карло оцепенел.
Он согнулся, опустив голову, положив ладони на колени. Запястья он уже не чувствовал.
Игра была проиграна.
Товарищи по команде подходили к нему, хлопали по спине. Тренер обнял.
— Ты у нас самый лучший игрок. Если уж мне суждено проигрывать, я хотел бы проигрывать с тобой.
— Спасибо, — сказал Карло, опустив взгляд, нужно было время, чтобы взять себя в руки.
Он почувствовал, что Тони Фэрроу стоит рядом с ним. Соберись с духом, Карло. Он поднял глаза.
— Как рука, о'кей? — спросил Фэрроу.
— Отлично, — ответил Карло. — Хотя теперь это и неважно.
Сезон окончен.
Фэрроу пристально смотрел на запястье Карло. Оно заметно опухло, кожа у кисти изменила цвет. Фэрроу взглянул в глаза Карло, его лицо было серьезным.
— Послушай, ты, кажется, становишься игроком.
Карло кивнул:
— Ну, ты же не захочешь играть один.
Фэрроу улыбнулся. Задумался на мгновение, как будто собираясь сказать еще что-то, потом протянул ему левую руку. Карло пожал ее.
— До встречи в следующем сезоне, — бросил Фэрроу и ушел.
Следующий сезон, подумал Карло. Где-то он будет в следующем сезоне. На душе было пусто.
— Не хочешь пойти пообедать? — спросил кто-то.
Это был отец. Тон у него был деловой, как будто он заехал за ним после тренировки.
Это удивило его. Вспомнился вдруг момент, когда он впервые встретил этого человека, тот тогда казался таким высоким. От этого Карло снова почувствовал себя маленьким мальчиком. И даже, кажется, утихла боль, которая уже жгла глаза.
— Лучше вначале отвези меня в больницу, — проговорил он.
Пляж выглядел иначе, чем накануне вечером.
Терри ожидала, что узнает место, где они стояли с Кристофером Пэйджитом. Но следов они не оставили. Послеполуденное солнце искрилось у кромки воды. Шум набегающих на берег волн был ровный и убаюкивающий.
Они сидели в укромном уголке среди прибрежных скал, укрытые от ветра. Елена играла у ее ног. С детской серьезностью она усаживала своих кукол на пластмассовые игрушечные стулья, за игрушечные пластмассовые столики… Терри поняла, что куклы — это целое семейство: папа, мама и маленькая девочка. Ей захотелось вдруг узнать, о чем думает Елена. Но мысли о Пэйджите снова отвлекли ее.
Она подумала, что он никогда больше не согласится быть адвокатом Марии. Его последнее выступление было великолепным, лучшего Мария и пожелать не могла. Наверное, оно удалось из-за того, что Пэйджит говорил, зная правду о случившемся в номере отеля. Но об этом, кроме Терри, никто и догадаться не мог. Возможно, Терри только показалось, что он задел какие-то струны в душе судьи Мастерс. Вспомнив последнее замечание Кэролайн, призывающее сдерживать эмоции, Терри подумала, что та адресовала этот призыв прежде всего себе.
А может быть, все это только игра воображения. Юристы, страхи которых растут день ото дня, начинают слишком много вычитывать в молчании судьи, в его случайном замечании, недаром Пэйджит однажды процитировал Зигмунда Фрейда: сигара — это только сигара, и ничего больше. Но Пэйджит мог влиять на события лишь частично. Были вещи, которые он не мог контролировать, — процесс Марии Карелли, судьба злополучных кассет… Терри вдруг захотелось, чтобы жизнь стала подобна видеопленке, чтобы в режиме перемотки можно было перенестись в завтра и посмотреть, чем закончатся слушания.
Кассеты.
Теперь они пугали ее, хотя она никогда не стала бы говорить об этом Пэйджиту. Но если он уничтожит их, а контора окружного прокурора выйдет на Терри, обвинение предъявят ей. Терри знала, что Пэйджит будет защищать ее, но карьере ее будет нанесен непоправимый урон, а ее карьера — это единственное, на что теперь могли полагаться они с Еленой.
Она обернулась к дочери.
Елена разговаривала со своими игрушечными человечками.
— Ты сиди здесь, — убеждала она, — а папа будет сидеть здесь.
— Кому это ты говоришь?
— Тебе. Ты сидишь рядом с папой.
— А где сидишь ты?
— Здесь, — торжествующе заявила Елена и посадила пластмассового ребенка между пластмассовыми родителями.
Малышка, печально подумала Терри, распоряжающаяся в мире взрослых. Терри была уверена, что смогла скрыть от дочки ссору с Ричи, она снова и снова проверила себя и убедилась: не было признаков, по которым Елена могла бы догадаться об этой размолвке. Но у девочки была какая-то интуиция — она играла в семью уже час, что было непривычно долго. И Терри никогда не приходилось видеть такой увлеченности.
Пусть играет, сказала себе Терри.
И перевела задумчивый взгляд на полосу прибоя.
Было послеполуденное время рабочего дня. Народу на пляже было немного: женщины с детьми, супруги или просто парочка, двое-трое из тех, кто привык быть в одиночестве, — бродили, сидели. Обнаженный по пояс студент бросал пластмассовую тарелку, которую его колли должна была приносить обратно; при броске его кожа натягивалась, как будто ее было мало, чтобы прикрыть тощий торс. Вот колли самоотверженно бросилась в полосу прибоя, выскочила оттуда с тарелкой в зубах и понеслась к хозяину, на бегу стряхивая с шерсти воду. Терри вспомнила о том, что Елена настойчиво просит у нее собачку.
Она опять обернулась к дочери. Елена снова пересаживала кукол, теперь они сидели за кухонным столом. Ребенок — между родителями.
