— Тебе нравится так играть?
— Да. — Девочка оторвалась от игры, посмотрела на свою пластмассовую семью и подняла глаза на мать. — Почему ты так относишься к папе?
Голос дочери был вопросительно-обличающим, но в то же время в нем была такая сверхъестественная уверенность, что Терри подумала: так говорят правду, в которой не сомневаются.
На мгновение она потеряла дар речи.
Сохраняй нейтральный тон, велела она себе, не показывай виду, что защищаешься или раздражена. Пусть это прозвучит так, будто не знаешь, в чем дело.
— А как я отношусь к папе?
Елена ответила не сразу. Но в голосе ее по-прежнему звучала уверенность:
— Папа плачет, ты же знаешь.
— Ты видела?
Девочка помотала головой:
— Нет. Он не плачет, когда я рядом. Он плачет, когда остается один, после того, как ты обидишь его.
Терри почувствовала, что тело ее окаменело. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, она спросила:
— Тогда как ты узнала?
— Потому что он сказал мне, — не без гордости ответила Елена. — Когда мы одни и он укладывает меня спать, мы говорим друг другу, какое у кого настроение.
Терри поняла, откуда эти интонации в голосе дочки: ненатуральная мудрость ребенка, польщенного мнимым доверием интригана-взрослого. Ее пронзило гневом, как электротоком. Она выпалила не задумываясь:
— Папа не должен говорить тебе такие вещи.
— Нет, должен. — Елена снова, почти сердито, помотала головой. — Папа говорит, что я достаточно взрослая, чтобы знать обо всем этом.
Терри поняла, что вела себя глупо. Это не может — и не должно — обсуждаться с Еленой, взрослые, если у них достаточно такта, должны говорить об этом только между собой, исключительно между собой — дети должны оставаться детьми.
Ей захотелось немедленно поговорить с Ричи. Но этого не стоило делать, поняла она: если они уйдут сейчас, когда разговор еще свеж в памяти дочери, та без труда поймет связь между причиной и следствием.
— Можно мне с тобой поиграть?
Настроение малышки сразу же изменилось.
— О'кей, — сказала она и улыбнулась своей мамочке. Терри и пришла на этот пляж, чтобы поиграть с ребенком. И они играли, говорили обо всем и не о чем, пока бриз не сделался слишком холодным.
Когда они ехали домой, Терри слушала Елену рассеянно. Ее душа была холодна, как этот налетевший на побережье ветер.
Ричи был в кухне. Увидев дочку, наклонился к ней, его лицо озарилось ослепительной улыбкой, и он почти пропел:
— Как дела, моя хорошая?
Может быть, это из-за ее настроения, подумала Терри, но у нее от этого голоса мурашки поползли по коже.
— Ты не могла бы убрать свои игрушки? — попросила она Елену.
И смотрела вслед девочке, уходившей по коридору. Последнее время в ней необычайно развился дух общения, подумала Терри. Вдруг ей пришла в голову мысль, что подсознательно Елена старается сохранить счастье своих родителей.
— Как ваш день прошел? — спросил Ричи. — Слушания нормально идут?
— Чудесно. — Голос Терри был холоден. — А твой? Или провел его в слезах?
Ричи опешил, потом вымучил удивленную полуулыбку. Однако от его взгляда у Терри мороз пошел по коже.
— Самое забавное, — спокойно заметила она, — то, что ты никогда не плачешь. Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы ты плакал. Но самое глубокое чувство, на которое ты способен, — это жалость к самому себе, и то ты стараешься сыграть на нем. Естественно, Елена об этом даже не догадывается.
Заходящее солнце заглянуло к ним в комнату. Наступали сумерки: Терри чувствовала, что их обступает темнота. Ричи молча смотрел на нее. Потом нарушил молчание:
— Не надо оскорблять меня. Люди по-разному выражают свои эмоции, ты же понимаешь.
— Что ты говорил Елене?
Ричи скрестил руки на груди, Терри уловила едва заметную довольную усмешку, промелькнувшую в его глазах.
— Лени — умная девочка, Тер. Не всегда можно скрыть от нее правду.
Есть что-то ужасное в том, подумала Терри, как он приобщает пятилетнего ребенка к своим взглядам на жизнь.
— Елена — не простое продолжение тебя, Ричи. Это — личность.
Ричи улыбнулся понимающей улыбкой:
— Я понял тебя. Ты всегда завидовала тому, что Лени так похожа на меня, а теперь ты уже начинаешь порицать меня за это. Хорошо, извини меня, Тер, но что есть, то есть.
Терри пристально смотрела на него.
— Что ты ей говорил? — повторила она.
По его взгляду она поняла, что он лихорадочно размышляет: что можно сказать, а о чем надо умолчать, какой вид следует всему этому придать.
— Я всего лишь родитель, — невозмутимо произнес он. — Я хочу, чтобы Лени знала, в чем разница между настоящей любовью и показной, фальшивой.
— О, и что же это такое, настоящая любовь? Я не уверена, что разбираюсь в этом.
— Тогда давай объясню. — Помолчав, Ричи заговорил с показным смирением: — Настоящая любовь — это когда люди создают семью и стараются ее сохранить даже в самые трудные времена. В отличие от того, что у тебя с Кристофером Пэйджитом, — слепое увлечение, форма без содержания.
В ровном голосе зазвучали язвительные нотки:
— Мне жаль тебя, Тер. Если ты не сможешь разобраться в себе, будешь бросаться от одного увлечения к другому, никогда не будет такого счастья, какое было бы, прими ты меня таким, каков я есть.
— По крайней мере, ты будешь свободен от той, что недостойна тебя. — Терри подумала, что сейчас не до сарказма, и сменила тон. — Ты не понимаешь? Меня никогда не заботило, станешь ли ты величайшим предпринимателем в мире. Это только ты об этом мечтаешь. Я просто хотела нормальной жизни.
Он покачал головой:
— Ты изменилась, как только стала юристом. Ты вдруг испугалась, что мои успехи будут значительнее твоих, что ты будешь выглядеть слишком незначительной на моем фоне. — Он развел руками. — Ничто тебя не устраивало. То ты хотела, чтобы я занимался Еленой, а теперь ты недовольна. Тебе никогда не угодишь.
— Всегда было, как ты хотел, Ричи, — спокойно произнесла Терри. — Но сейчас я не уступлю. И в том, что касается Елены, — тоже.
Ричи положил ладони на кухонную стойку.
— Лени не похожа на тебя, и никогда она не будет смотреть на меня твоими глазами. У нее, как и у меня, богатое художественное воображение. Мы общаемся с ней на том уровне, который тебе недоступен. — В его голосе появились значительные интонации. — Вот так, Терри. Поднимись над своей завистью, и ты увидишь, какой я хороший отец для нашей дочери.
Терри не нашлась что ответить. Все, что оставалось делать, — это смириться с реальностью: с его величайшей самоуверенностью, с его неисправимой склонностью к самообману. Он всегда будет смотреть на Елену как на средство для достижения своих целей. И, если нужно, будет использовать ее для
