— Интервьюер телевидения?
Похоже, ему показалось странным, что ее так называют. Неожиданно до сознания Терри дошло: женщина из Вашингтона, вторая свидетельница обвинения. Как бы поправляя, Кристофер Пэйджит ответил:
— Мать моего сына Карло.
2
Никак не предполагал Кристофер Пэйджит, что мать его единственного сына, женщина, в большей степени будившая в нем желание, чем чувство долга, в первые же сутки своего появления в их жизни — после восьмилетней разлуки — будет обвинена в убийстве.
Пэйджит и Карло находились в кухне своего дома в Пасифик-Хайтс. Было четыре часа: солнечный свет, падая через огромное, во всю стену, окно, делал еще более белыми и розовыми викторианские украшения и флорентийскую лепнину, сланцем синел залив, белые домики на той стороне потемнели. Пэйджит нарезал грибы для куриного марренго. Карло сидел на высоком стуле, склонившись к стойке, и возмущался родителями своей подружки.
— Ей пятнадцать, — говорил он, — а они настоящие шизики. Все сделали, чтобы держать ее на коротком поводке.
Пэйджит усмехнулся — слишком сильно сказано, Карло излишне суров с бедными родителями.
— Ну, например? — спросил он.
— Например, они даже не отпускают ее на уик-энд.
— Никогда?
— Никогда.
Пэйджит принялся резать мясо.
— Немного попахивает средневековьем. А ты уверен, что за этим не скрывается какая-нибудь история?
— Не было у нее никакой истории, папа. Они никогда не выпускали ее вечером из дома. Боятся, что ее развратят и все такое. А я только хочу познакомить ее со своими друзьями.
А ведь это правильно, подумал Пэйджит. Карло и его друзья тусуются группой, и свободное дружеское общение парней и девушек гораздо разумней тех ритуалов, что были приняты во времена его, Пэйджита, юности, когда девушка была тайной за семью замками, а свидания проходили в автомобилях.
— Но ведь чего-то они боятся, — заметил Пэйджит. — Возможно, что-то было в их собственной жизни.
Карло задумался. Не впервые Пэйджит с удивлением наблюдал за сыном. Каково ему приходится в этом неустойчивом равновесии, думал он, ведь так скор, так внезапен переход к взрослой жизни. Как будто вчера еще носил его на плечах. А сегодня Карло — выше его, красивый, черноволосый юноша с застенчивой улыбкой и удивительными голубыми глазами. Сейчас эти глаза смотрели на него тем непроницаемым взором, за которым, как знал Пэйджит, чаще всего мысли, связанные с их семейной жизнью.
— Они слишком молоды, — наконец сказал Карло, — чтобы быть родителями пятнадцатилетней.
Пэйджит снова сосредоточился на мясе.
— Кейт — их единственный ребенок?
Карло кивнул:
— Она говорит, что после нее родители отказались от секса.
— Дети всегда так думают, — улыбнулся Пэйджит. — Другое им кажется невероятным и отвратительным.
— Не знаю. — В голосе Карло послышались язвительные нотки. — Мне никогда не приходилось переживать по этому поводу.
— Видимо, из-за того, что я не женат. — Пэйджит говорил нарочито легким тоном, стараясь понять, что скрывается за замечанием сына. — Наверное, поэтому моя жизнь отличается от жизни других людей. Но вернемся к Кейт: ты уже сделал уроки?
— Да, давно. У нас же завтра игра, и мне надо отдохнуть. А при чем уроки, когда речь идет о Кейт?
— Если ты свободен, мы могли бы пригласить ее вечером на обед. Наготовлю побольше курятины, и родители Кейт будут спокойнее, зная, что отпустили ее в дом, где есть другой родитель и какой-то порядок.
Карло ухмыльнулся:
— Какой порядок — безопасный секс и норма в два глотка?
— Ну, на твоем месте я бы именно такого порядка и придерживался в семье. — Пэйджит окинул его быстрым взглядом. — Иногда я думаю: чему ты учишься у меня?
— Что ты имеешь в виду?
Карло выглядел удивленным. Пожалуй, подумал Пэйджит, в этом разговоре удастся избежать тем, которых он боялся касаться.
— Неужели у меня нечему поучиться? — спросил он. — Нельзя же сказать, что ты узнавал жизнь лишь по диснеевским мультикам?
— А я и не говорю, — невозмутимо пожал плечами Карло, — что меня всегда волновали лишь проблемы телевизионных зверушек.
Пэйджит положил нож.
— Ну что же, я вижу, ты твердо решил загнать меня в угол. О'кей, я выскажусь. Речь идет, как я понимаю, о сексе. Так вот, секс — чудо, если относишься к нему с уважением, если он — часть дружбы, а ты по-настоящему честен в своих чувствах, если, конечно, предмет стоит того. Придет время, когда ты начнешь заниматься любовью. И тогда — не лги, не принуждай, не спи с той, которая, ты знаешь, через месяц станет тебе безразлична. Достаточно, если вкратце?
И снова он увидел в глазах сына вопрос. Но, как и восемь лет назад, вопрос остался невысказанным.
— Может быть, — сказал Карло, — просто у нашего поколения с этим будет лучше.
— Думаю, у вас со всем будет лучше, — откликнулся Пэйджит, размышляя над тем, как закончить разговор на эту щекотливую тему.
— Самое главное, — добавил он, — считаться с другими, быть честным со всеми, уважать чувства — и свои, и чужие. Мои родители ни объяснить мне ничего не могли, ни примером быть, я же могу только объяснить тебе.
Пэйджит помолчал.
— Может быть, — заключил он, — ты сам покажешь мне пример семейной жизни.
Когда в дверь позвонили, сын смотрел на него, собираясь что-то сказать или спросить. Пэйджит улыбнулся:
— Однажды, когда в дверь позвонили, Дороти Паркер[2] сказала: «У нас что здесь теперь, притон?» Ну а ты избавлен кем-то от назиданий на тему «отец знает лучше».
Карло поднял бровь:
— Хочешь, чтобы я открыл?
— Да, сделай одолжение.
Пэйджит слышал, как сын прошел через столовую, легко ступая по паркету. Потом его шаги стали почти не слышны — большая гостиная, покрытая огромным персидским ковром, с высокими потолками, свободно поглощала звуки. Пэйджит снова сосредоточился на курином марренго.
— Папа!
— Да?
— Здесь кто-то пришел.
