– Но не зря же вы назвали Веспасиано жертвой. Это вы сами так решили.
– Нет, он не моя жертва. Он жертва самого себя. Поэтому мне его и жалко.
– А как же тогда то страшное наказание, каким вы ему угрожали?
– Нет, не я – Бог. Или, если тебе угодно, естественный порядок вещей. Понимаешь, Веспасиано – донжуан.
– Донжуан из разряда бродячих торговцев бижутерией, шелками и галантереей.
– Все донжуаны в конце концов становятся бродячими торговцами, и именно бижутерией, шелками и галантереей. Понятно?
– Ну так и какое же оно – наказание для донжуана?
– А ты подумай. Вспомни, как это бывает в спектакле.
– Что-то я не понимаю.
– Дон-Жуан, оставаясь живым, присутствует на своих собственных похоронах. Вот оно какое – наказание донжуану: увидеть свою смерть еще при жизни. Все донжуаны еще при жизни видят свою смерть. Есть ли наказание более страшное? Ну, понимаешь теперь, Колас, понимаешь? И все это потому, что донжуан изменил своему предназначению, смыслу своей жизни. Донжуан – он человек лишь наполовину. Было время, когда мы с тобой точно так же сидели и говорили, говорили… И тогда ты уверял меня, что донжуан – он не вполне мужчина. Тогда я возмутился, разозлился на тебя. Но ты был прав. И я вынужден был это признать. Видеть себя мертвым, оставаясь живым! Ни одному человеку, за исключением донжуана, не приходилось переносить такого страшного наказания. Все, что делает донжуан, – это фальшиво, а у фальши – короткий век. Донжуан не оставляет на свете ни детей, ни творений, которые, пережив его, существовали бы в веках. Поэтому и наступает момент, когда он сам себя переживает; живой мертвец. Какой ужас! Какое несчастье!
– Но в конце концов он все-таки поднимается к небесам. По крайней мере в спектакле.
– А это потому, что Бог не только бесконечно справедлив, но и бесконечно милосерден. Я твердо уверен, что, когда настанет Страшный Суд, все творения Божий будут спасены.
– Ну, до этого еще так много времени…
– Если уж говорить о времени, то мы его и так слишком много потратили, рассуждая о том, что будет, когда рак свистнет. Веспасиано палец в рот не клади, он еще тот хитрец. Больше он уже никогда не приземлится в Пиларесе.
– Он уже в Пиларесе – со вчерашнего вечера.
– Вот это да! Но уж зато, по крайней мере, мне на глаза попадаться он не захочет.
– Дядя, Веспасиано простодушен, как большинство женщин. Кроме того, он нахален и назойлив, как воробей. Вы не видели, как воробьи слетаются на навозную кучу? Вы бросите камень – и они, перепугавшись, разлетятся. Но тут же, придя в себя, слетятся обратно. И тогда вы бросаете другой камень, но все повторяется сначала. Да бросайте вы камень хоть сорок раз, хоть из пушки стреляйте: воробьи все равно вернутся, чтобы копошиться в навозной куче. Или взять хоть пугало на хлебном поле. Воробьи не обращают на него никакого внимания. И уж простите меня, но для Веспасиано вы все равно что пугало.
– Может, ты и прав. А если это действительно так, то у меня руки чешутся, чтобы закатить ему такую пощечину…
– Вот этого я и боюсь. Ради Бога! Ради Эрминии! Что о вас подумают! Оскорбить Веспасиано – это значит признать его настоящим соперником. Ну уж нет! Равнодушие, презрение – вот и все, чего он достоин!
– Не беспокойся, я знаю, что мне делать.
Этот разговор между Хуаном-Тигром и Коласом состоялся на исходе дня, а на закате Хуан-Тигр получил от Веспасиано письмо, в котором было написано:
«Такая крепкая дружба, как наша, и такая искренняя симпатия не могут разрушиться из-за какой-то пустяковой оплошности. Клянусь вам, Эрминия вам не изменяла. И еще клянусь, что у меня никогда не было не только намерения, но даже и желания украсть у вас Эрминию. Если бы она послушалась моих дружеских (и по отношению к вам, и по отношению к ней самой) советов, то не ушла бы из дома и не совершила бы этого невинного безрассудства. Честное слово, я хотел ее спасти, чтобы потом целой и невредимой вернуть законному хозяину. Я готов объяснить вам все. Только укажите мне место и время. Жду ответа через посыльного. Ваш верный друг Веспасиано».
Хуан-Тигр подумал: «Ну и нахал… – И тут же поправил себя: – Да нет, в этом письме он пытается обмануть и с помощью самой правды… А еще говорят, что он обманщик, сплетник…» И Хуан-Тигр написал в ответ: «Я жду вас здесь, приходите, когда вам захочется. Я всегда за своим прилавком. Хуан Герра Мадригаль».
Прочитав ответ, Веспасиано, нахальный и самодовольный (это полудетское-полуженское самомнение было основной чертой его характера), направился к ларьку Хуана-Тигра. Но когда он уже пришел туда, его самоуверенность как рукой сняло. Веспасиано чувствовал себя разбитым, дрожал, как в ознобе, словно в приемной у зубного врача. Было уже совсем темно. Хуан-Тигр встал. Распахнул руки. В темноте он казался великаном. Веспасиано хотел было отступить, но Хуан-Тигр уже заключил его в свои объятия, или, точнее говоря, сжал его своими ручищами и поднял в воздух.
– Дорогой Веспасиано, дорогой мой Веспасиано! – шептал Хуан-Тигр таким тоном, каким убийцы говорят с теми, кого они собираются прикончить. – Как же я хотел заключить тебя в мои объятия, в мои крепкие и дружеские объятия… И извини меня, что я говорю тебе «ты».
Веспасиано, болтая ногами в воздухе, еле слышно лепетал:
– Именем вашей матери! Умоляю, не жмите меня больше! Я задыхаюсь! Послушайте же! Я не увозил Эрминию…
Но Хуан-Тигр стискивал его в своих руках все крепче и крепче.
– Да разве ты, Веспасиано, мог ее у меня увезти? Нет, ты не украл у меня Эрминию, ты мне ее подарил. И до того, как ты мне ее вернул, и до того, как ты ее у меня увез, Эрминия не была моей. Но теперь она моя. Сходи к ней. Ты можешь пробыть с ней хоть целый месяц, хоть год, хоть целую вечность. А ей хоть бы что! Я не боюсь, что она уже не будет моей. И именно поэтому я тебя изо всех сил и обнимаю. Из благодарности.
Хуан-Тигр сжимал его все крепче и крепче. Ребра Веспасиано уже трещали, а язык высовывался наружу. Он не понимал, говорил ли Хуан-Тигр серьезно или он над ним издевался. И Веспасиано, мучаясь, захныкал:
– Что вы хотите со мной сделать?
– Я хочу, чтобы ты оказался у меня внутри, а я – внутри у тебя. Ты – часть меня, часть, которой мне так не хватало. Точно так же и я должен был бы стать твоей частью. Мне тебя не хватает. Я бы хотел выжать тебя, как лимон, выжать в мои вены немного этого горького сока. Но такого, каков ты есть, ублюдка и кастрата, я презираю.
Сказав это, Хуан-Тигр швырнул его на землю.
Веспасиано, все еще на четвереньках, отползал, стеная, в сторону. Хуан-Тигр, уже сожалея о только что охватившей его ярости, бросился ему на помощь и, помогая встать, сказал:
– Прости, Веспасиано. Я этого не хотел, просто так получилось. Прости. Будем друзьями. Пошли ко мне домой. Ты поговоришь с Эрминией. Она на тебя не сердится. Выпьешь рюмочку вина из Руэды, закусишь бисквитом из Асторги. Пойдем.
Но Веспасиано отказался:
– Нет уж, спасибо. Лучше я пойду к врачу, чтобы он сделал мне перевязку. Ну а в остальном мы, как всегда, друзья. Спасибо вам.
От переводчика
Обращаясь к читателям, считаю свои долгом сообщить, что не несу ответственности за аутентичность опубликованного варианта перевода и, соответственно, не могу принять претензии от специалистов. Текст, помещённый в этой книге, представляет собой первую версию перевода, которая была опубликовала в журнале «Москва». Впоследствии мной был создан новый вариант, который я считаю более точным, однако редакция издательства не сочла возможной его публикацию. Перевод, за который я несу полную ответственность, будет мной опубликован на некоммерческом сайте в Интернете.
От издательства
Мы надеемся, что читателям уже известны книги нашего издательства. Это такие серии, как
