написано в Библии? Часто Хуана-Тигра мучило безотчетное желание: ему так не хватало супружеской ласки, женского тепла… И в эту беспокойную ночь, ворочаясь с боку на бок, он вынужден был честно признаться самому себе в том, что всем своим существом – всем телом и всем сердцем – жаждет женской близости, которая вызывает столь сладостный трепет!.. И вот, когда ему вдруг открылись глубины собственной души, Хуан-Тигр, на мгновение потеряв волю и самообладание, рывком вскочил со своей койки, бросился на колени и глухо застонал, колотя себя кулаками по глазам. Вначале ему показалось, будто он видит большое красное пятно, внезапно сменившееся густым мраком с мерцающими в нем звездочками. «Идиот, ты еще рычишь от желания? Ты все еще хочешь женщину: так раб, изнемогая от жажды, мечтает напиться воды, припав губами к источнику! Неужели тебе мало того позора, что ты уже испытал? Забыл, что ты зарекся – раз и навсегда? Боже праведный, Боже милостивый, ослепи меня! Я ничего не хочу видеть, не хочу, не хочу… Мне пора, пора ослепнуть! Господи, Ты знаешь все мои страдания, все мои добрые дела! Ты был так милостив ко мне, что лишил меня зрения и памяти, и тогда мне показалось, будто я уже обо всем забыл… И вот теперь я вижу это снова: красное, красное, все красное… Я вижу свое отражение в прозрачно-кровавой реке. Что это там на дне? Неужели утопленник? А его глаза открыты, открыты – они на меня смотрят, они меня обвиняют… Я не хочу ничего видеть, не хочу! Господи, Ты же знаешь, что я ни в чем не виноват… Ослепи же меня, ослепи! Ну вот, все стирается, исчезает, темнеет. Господи, я целую землю, так я Тебя благодарю, так я перед Тобой смиряюсь… И опять в душе моей ночь, а в этой ночи – звездная россыпь… Господи, ослепи меня – только бы мне никогда больше этого не видеть!..»
Когда Хуан-Тигр лег, через слуховое окно уже пробивались лучи восходящего солнца. Представив себе, что совсем скоро он вновь окажется перед испытующим и проницательным взором доньи Илюминады, Хуан-Тигр содрогнулся. И эта мысль, и неотступное воспоминание о вчерашнем разговоре с Коласом, который подал ему ужасный совет жениться на вдове, – все это, вместе взятое, вконец измучило Хуана- Тигра, и без того не находившего себе места. «Донья Илюминада умеет читать мои мысли, – размышлял Хуан-Тигр, – как будто у меня лоб стеклянный: можно подумать, что там, в голове, все написано, как в букваре, большими и жирными буквами, которые складываются в слоги: п-а – па, м-а – ма. Так неужели и сегодня она вздумает читать мои тайные мысли – постыдные мысли этой ночи, которые крупными кроваво- красными буквами-шрамами запечатлены теперь в моем мозгу?» Хуан-Тигр был в полном смятении, и его тревога не могла не выплеснуться наружу, когда он, устраивая в семь часов утра на площади свой ларек, вынужден был, увидев вдову, поздороваться с нею. Иногда Хуану-Тигру снился дурацкий, кошмарный сон: будто он сам не зная как вышел из дому на улицу в одном нижнем белье и в таком ужасном, отвратительном, постыдном виде предстал пред взорами всех обитателей рынка. А сейчас Хуан чувствовал себя еще хуже: будто на нем не то что подштанников – вообще ничего не было.
Время шло, но Хуан все никак не мог успокоиться, терзаясь, как на дыбе. У него даже не было сил думать о том, что его занимало и огорчало больше всего, – о возможном уходе Коласа.
Днем прибежали ребятишки и принялись издали дразнить Хуана-Тигра:
Хуан-Тигр с большей, чем обычно, злостью швырнул в них пригоршню каштанов и орехов. Схватив трех мальчишек, он довольно долго держал их за своим прилавком, время от времени яростно стискивая их ручищами, а его будто стеклянные кошачьи глаза при этом лихорадочно блестели. Вдова Гонгора окликнула его:
– Да будет вам! Отпустите вы, Бога ради, этих малышей! Бедненькие! Они же не понимают, что это вы не со зла… Идите-ка сюда, нам с вами надо кое о чем поговорить.
Хуан-Тигр обреченно, как приговоренный к смерти, переступил порог магазинчика.
– А если бы эти шалуны были вашими детьми – тогда что? Смиряйтесь и терпите: в будущем вас ждут большие перемены… Садитесь, сделайте одолжение. Да с вами, друг мой, сегодня творится что-то неладное.
«Друг мой» было самым нежным обращением, которым вдова одаривала Хуана-Тигра. Она повторила:
– Так что же с вами стряслось, друг мой? Неужели опять Колас? Угадала? Ничего не поделать: сын ветра…
Ну так куда же занес его ветер на этот раз? Да уж ладно, не сердитесь вы на него: мальчик ни в чем не виноват. Если дует северный ветер – а дует он когда Богу угодно, то деревья, чтобы не сломаться, клонятся к земле. Вот и с Коласом происходит то же самое. Скорее всего, малыш опять с вами повздорил, и в лучшем – или в худшем – случае он сказал вам, что…
– Так вы уже все знаете?… – пробормотал Хуан-Тигр, погружаясь в свои предчувствия, как пугливая лягушка – в болотную трясину.
– Откуда же мне знать?… Но раз уж Колас делает все сгоряча и раз он без памяти влюбился в эту девчонку…
– Вот те на! – воскликнул Хуан-Тигр. Вытянув шею, он был похож на только что вынырнувшего из воды человека, который жадно глотает воздух и все никак не может надышаться. По его лицу, наподобие речных струй, стекали, сливаясь и смешиваясь, радость и удивление.
– Теперь-то вы поняли, в чем тут дело?
– Ну и ну! Это надо же! Какой я осел, черт побери! До меня только теперь и дошло! Ясно как божий день: Колас хочет жениться! Так что же этот балбес не сказал мне все как есть?
~ Наверное… он просто не мог решиться.
– Да ведь вы же его еще карапузом помните, а теперь вон он какой вымахал! Теперь ему никто не указ: если что и вобьет себе в башку… Жениться вздумал? Нет, это ему пока еще рановато. Вот мне, например, противны все женщины, и как бы мне хотелось, чтобы и он, последовав моему примеру, тоже их презирал! Послушайся он меня, как бы мы с ним зажили – душа в душу! Жили бы только друг для друга, как отец с сыном, в мире и согласии. Чего же лучше? Только теперь ничего уж не поделаешь, чему быть, того не миновать. Да и сам Колас вчера мне сказал то же самое: сопротивляться, мол, бесполезно. Так что тут уж, хочешь не хочешь, а придется уступить: из двух зол выбирают меньшее… И все-таки рановато ему жениться, очень он еще молод. Вот придет время, я ему перечить не стану: пусть себе женится на здоровье, Бог ему в помощь! Только из дома я его не выпущу: пусть лучше приведет свою жену ко мне. Что ж, был у меня сынок, будет и дочка. А потом, через годок после свадьбы… Э, да что же это я мелю? Черт меня побери! Да кто же она такая? Наша соседка?
– Тише, тише, дон Хуан, успокойтесь. Нам с вами надо бы поговорить, а вы кипятитесь. А вот насчет того, что Колас влюбился, так я кое-что знаю. И даже кое-кого знаю. А как же иначе? Ведь любовь – это все равно что дым: никуда ее не спрячешь. К счастью, она, тоже как дым, быстро и пропадает. Хотя всякое бывает… Вот у вас сейчас прямо перед носом дым валит клубами, а вы так ничего и не учуяли.
– Честно говоря, нюх у меня далеко не собачий.
– Короче говоря, о свадьбе не может быть и речи. Девчонка, за которой волочился Колас, наотрез ему отказала.
– Отказала?
– Взяла да и дала ему от ворот поворот – прогнала его раз и навсегда.
– Прогнала?
– Ничего не поделаешь, коли она его не любит.
– Как это не любит? Не любит моего Коласа? Ишь какая принцесса нашлась! И даже если не любит, так и что из этого? Раз мы с Коласом того хотим, какая разница, хочет она или не хочет? Пусть женятся!
– Не так-то все просто. Калитка должна быть с крючком и петлей: только так ее можно и закрыть, и открыть. То же самое в любви и в браке. Если не хочет мужчина, то это все равно как если бы не было крючка: кому нужна калитка, если ее нельзя закрыть? А вот если не соглашается женщина, если нет на то ее воли, то это все равно как если бы калитка была без петли: какой от нее прок?
– Воля у женщины? Воля должна служить разуму, а иначе никакая это не воля. Будь проклята эта глупая воля, которая изо всех сил добивается только того, чтобы угодить прихотям! Вы это называете волей? Воля у этих мерзких тварей? Воля у девчонки? Откуда ей взяться-то? Да у всякой из них в мозгу две извилины, а разума – ни на грош! Да покажите вы мне хоть одну женщину в этом мире, у которой в голове была бы хоть одна мыслишка! Ровным счетом ничего – одна пустота! Чванство и тряпки – и больше ни о чем они не думают! Так что уж если Бог им ума не дал, так на кой же черт им воля? Пусть слушаются мужчин – и точка.
