— И ваши, и наши, и чёрт знает кто ещё, Юра. Сейчас всё смешалось…
Вот мы и пришли. Лифта нет, топаем на пятый этаж.
Квартира приятеля Базунова больше напоминала магазин антиквариата. Все три комнаты были заставлены старой, но хорошо отреставрированной мебелью из разных эпох и стилей. На шкафах и столах громоздились подсвечники и часы явно из прошлого века.
— Ты, Юра, не удивляйся, это его жена работала реставратором, поэтому такая эклектика. Год, как умерла. Неплохая баба, но тащила всё, что можно было. Проходи на кухню.
— Сюда бы ОБХСС, а Евгенич?
— Брось ты, это не хищение социалистической собственности, а мелкое воровство. Не мне тебе рассказывать, как у нас грабят государство.
Кухня была просторной и обставлена современно. В углу урчал огромный холодильник. Базунов вошёл с большой картонной коробкой, позвякивающей бутылками, и, блаженно улыбаясь, поставил её на стол. Чернин, разглядывая кухню, вытащил вилку радио из розетки, отключил телефон, зашторил окно.
— Это ты, Юра, правильно, лучше подстраховаться. Что будешь?
— Давай коньячок.
— А какой хочешь?
— Французский.
— Есть «Наполеон».
— Давай «Наполеон».
— А ещё есть, — Базунов начал выставлять бутылки, — водочка «Смирновская», виски англицкие и шотландские, ликёрчики.
— Так мы, Коля, отсюда не уйдем и до утра. Давай водочки по сто и отполируем коньячком.
— Согласен, товарищ генерал.
Базунов, напевая «я встретил вас, и всё былое», извлёк из холодильника баночку чёрной икры.
— Кучеряво живёт твой приятель.
— Я же тебе говорил, что он работает с буржуями. От жены немало антикварных безделушек осталось. Поверь, пользы от него для нашего государства больше, чем вреда. Давай за встречу…
— Хорош коньячок, — цокнув языком, оценил генерал, — а вот водочка не очень, наверное, польского разлива.
— Да, похоже, кто-то ехал через Польшу.
— Слушай, полиглот, что ты там шептал у себя в кабинете за папкой «Истинно. Достоверно. Действительно»?
— А, это из скрижалей Гермеса Трисмегиста.
— А я кроме закона подобия из его изречений ничего и не помню. Как там, «что на верху, то и внизу, и наоборот»?
— Если быть абсолютно точным, то это звучит так «То, что находится внизу, подобно находящемуся наверху, и то, что находится наверху, подобно находящемуся внизу, ради выполнения чуда единства». Я понял так, что ты ко мне по делу, а не за тайной «чуда единства».
— И по делу, Коля, и за тайной «чуда единства». Я хочу у тебя некоторые свои сомнения развеять о «новом».
— Да я бы рад их развеять, Нилыч, но боюсь, что не получится. Что же в вашем ведомстве нет на него досье?
— Если и было, то, думаю, уже нет, да и до московских дел у нас руки коротки. А вот в вашей конторе, я знаю, более горизонтальная структура. Ты же наверняка копался в его прошлом.
— Конечно, копался.
— Что-то есть?
— Есть. Ты не обижайся, но тебе лучше этого не знать. Спать перестанешь, да и что мы можем сделать? Нас, стариков, скоро выкинут, как балласт.
— Ты меня, Коля, не береги, давно уже плохо сплю. Неизвестность хуже. Пойду искать по другим источникам, пока не узнаю.
— Вот этого делать не надо, долго не протянешь. Ты даже не представляешь, какие силы его поддерживают. Они даже голод могут организовать! Страна и так уже на талонах, позор на весь мир. А эти митинги, антисоветские организации… Ещё вчера подобное не могло и присниться. Такое ощущение, что за всем этим один режиссер, и театр у него мирового масштаба!
— Говори. Я своё прожил, может, напоследок что-то ещё успею сделать. Кстати, у нас, похоже, ликвидируют сионистский отдел. Мне это очень не нравится и настораживает.
— Ничего, Коля, мы уже не сделаем. Я пытался зондировать почву. В лучшем случае можно запастись на будущее информацией и отслеживать процесс, но изменить его мы уже не в силах. Всё идет к большой катастрофе.
— Что в худшем случае?
— Рост сепаратизма, межнациональные конфликты, распад страны. Будет всё, что предлагали ещё троцкисты в тридцатые.
