весь комплекс проблем войны и мира, мирного сосуществования, разоружения, а также классовых союзов в борьбе за мир и демократические преобразования.
Словом, план доработки имел в виду весьма серьезное продвижение вперед по многим направлениям теории и политической мысли. Оценивая эти замыслы Куусинена задним числом, я думаю, что смелости ему придало именно то, что политическая борьба с тогдашним руководством КПК открывала у нас в стране новые возможности развития идей XX съезда КПСС.
Вскоре «китайский фактор» начал играть в нашей жизни совсем иную роль. И не потому, что изменились ветры, дувшие из-за Великой китайской стены. Тогда, после смещения Хрущева, произошло другое. Во-первых, постепенно мы сами начали отодвигать на задний план многие из идей XX съезда, а то и отказываться от них. И поэтому даже самые острые выпады руководства Китая против проводившейся политики перестали задевать новое политическое руководство, могли скорее рассматриваться как критика Хрущева (с которой многие у нас в душе были к тому же согласны). Во-вторых, конфликт с КНР быстро перерастал из спора о путях развития социализма, о правильном понимании марксизма в чисто межгосударственное столкновение, в конфронтацию двух держав с их державными интересами и амбициями, приводившими к вспышкам крайней враждебности, перераставшей, как известно, в вооруженные стычки и кровопролития. И в-третьих, китайским товарищам, ввергнутым в хаос «культурной революцией», поглощенным внутренними неурядицами и борьбой в руководстве, вскоре стало не до теоретических споров о путях строительства социализма.
Словом, к концу шестидесятых — началу семидесятых годов Китай нас все больше заботил не под углом зрения наших внутренних дел, а в плане нашей внешней политики. Особенно когда начались военные столкновения на границах, у КНР появился весомый ядерный потенциал, а потом вдобавок ко всему началась нормализация её отношений с Соединенными Штатами.
Успешные реформы в Китае в самом конце семидесятых и в восьмидесятых годах вновь сделали эту страну, то, что в ней происходит, определенным фактором в наших внутренних делах, тем более что и нас все больше интересовала проблема реформ. И первыми, кто заговорил в СССР о необходимости радикального улучшения советско-китайских отношений, были те самые люди, которые занимали наиболее последовательную и твердую антимаоистскую позицию в ходе дискуссии начала шестидесятых годов. Снова рождалось представление об общности проблем и решаемых задач, по-новому поставившее вопрос о взаимном влиянии и взаимной зависимости. И по этой же причине среди искренних сторонников перестройки очень эмоциональную реакцию вызвали майско-июньские события 1989 года в Пекине на плошали Тяньаньмэнь, подавление студенческих выступлений за демократические политические реформы.
«Дворцовый переворот» 1964 года. «Борьба за душу» Л.И.Брежнева
Смещение Н.С.Хрущева в октябре 1964 года я считаю «дворцовым переворотом» чистейшей воды. Пленум ЦК КПСС, созванный после того, как вызванного из отпуска Хрущева на Президиуме ЦК заставили подать в отставку, был призван лишь утвердить решение и придать ему видимость хотя бы элементарного приличия и подобие законности. При этом ситуация была очень странной, о чем я не раз потом думал. В партии и стране практически не ощущалось недовольства этой незаконной акцией, по сути, демонстрацией произвола. Наоборот, почти повсеместно она была встречена с одобрением, а то и с радостью. Правда, у многих людей вызывало беспокойство будущее страны: на место Хрущева пришли невыразительные, не пользовавшиеся поддержкой и даже известностью фигуры.
Эта ситуация кажется парадоксальной. То, что сделал Н.С.Хрущев за время своего руководства партией и страной для всех слоев общества, для советских людей, по логике вещей должно было обеспечить ему значительную популярность. Но оказалось, что её не было. Собственно, в тот момент случившееся едва ли могло кого-то даже удивить — слишком очевидно было резко нарастающее падение авторитета Хрущева, даже уважения к нему в самых разных кругах общества.
Утрату популярности едва ли можно объяснить внутренними и внешнеполитическими неудачами последней пары лет, хотя они были: это и повышение цен на мясо и молоко, и неумеренное внедрение по всей стране кукурузы, и кровопролитие в Новочеркасске, и Карибский кризис. Мне кажется, главная причина состояла в том, что к этому времени у очень многих людей созрело ощущение: Хрущев и его политика себя исчерпывают, он ушел от одного берега (привычной сталинской политики) и никак не может пристать к другому, в своих потугах добиться быстрых успехов становится посмешищем. Иными словами, он потерял доверие и популярность из-за того, что вел половинчатую политику, погряз в решениях, которые по сути решениями и не были. (У.Черчилль, кажется, сравнил эту политику с попыткой перескочить пропасть в два прыжка.) И потому он ничьей поддержки практически не имел, почти у всех начал вызывать раздражение.
Уже тогда многим было ясно, что Хрущев разоблачал, критиковал и старался преодолеть Сталина, а не сталинщину (эта задача осталась не только нерешенной, но, по сути, и не поставленной вплоть до перестройки). И, может быть, он был искренне уверен, что все дело к этому и сводится? Свидетельство тому дают и его воспоминания. Характерная деталь: он рассказывает, как уговаривал А.Новотного: «Поднимите занавес, разоблачите злоупотребления, если они у вас были. А они были, я знаю, что они были… Если этого не сделаете вы, то это сделают другие, и вы окажетесь в очень незавидном положении. Новотный не послушался меня, и все знают, к чему это привело и его самого, и Чехословакию». И далее следует очень показательный комментарий: «Если бы мы не разоблачили Сталина, то у нас, возможно, были бы более острые события, чем в Чехословакии»{16}. Нет оснований сомневаться в самой необходимости такого разоблачения. Но это — лишь первый шаг на пути обновления общества. Между тем у Хрущева и слова не найти о необходимости серьезных перемен, реформ в экономике, политике, духовной жизни общества,
В этом и состоит, может быть, главное заблуждение Хрущева, от которого он не избавился до конца жизни. Судя по всему, он действительно верил, что выполнил задачу, выполнил свою миссию, разоблачив Сталина, хотя почти ничего не сделал для устранения глубоких деформаций, которым подверглись все стороны жизни общества — экономика, культура, идеология, вся политическая надстройка. Не думаю, что Хрущев этого совсем не замечал, допускаю, что правы те, кто считает попыткой подорвать всесилие бюрократии ту реформу партии, которую он предпринял в последние годы пребывания у власти. Но даже и в мемуарах, продиктованных позднее, о необходимости коренных реформ всей политической надстройки Хрущев не говорит. Или откровенно лукавит. В мемуарах он, например, вроде бы всерьез говорит о том, что «всегда может быть поставлен вопрос на съезде или на пленуме Центрального Комитета о замене одного лица другим», а без этого «я не знаю, во что превращается партия». Заявляя так, Никита Сергеевич явно не учел, что может вызвать ироническую усмешку. Эти слова вроде бы всерьез произносит он — человек, «заматеревший» в интригах, которые плелись в коридорах сталинского «двора», одолевший в значительной мере при их помощи своих соперников, а потом сам ставший жертвой таких же интриг. Неужто он полагал, что его в соответствии со своим Уставом сможет заменить на посту первого секретаря ЦК КПСС сама партия?
Хрущев, по-моему, совершенно сознательно, не по неведению, а потому, что видел в этом, возглавив партию, и свой примой интерес, а может быть, и честно не представляя себе возможность чего-то другого, не хотел уходить от прежней политической системы. Управлять партией и страной было, наверное, гораздо проще, удобнее, сохраняя в неприкосновенности многие из механизмов, унаследованных от Сталина, в свое время созданных им как раз для обеспечения «диктатуры личности» (Никита Сергеевич использует это куусиненское понятие в воспоминаниях — видимо, оно запало в душу, — явно не понимая при этом всего, что за ним стоит). Включая и восхваление своей собственной личности — конечно, не такой зловещий и кровавый культ, как при Сталине, но все же достаточно вредный, подрывавший идеи XX съезда, культик, который вызывал насмешки и недоумение еще и потому, что терпел и взращивал его именно человек, разоблачивший культ личности Сталина. Причины этой непоследовательности Хрущева, мне кажется, нельзя сводить к его чисто человеческим слабостям (тщеславию, например) и прагматическим расчетам (борьбе за власть), хотя было и то, и другое.
