Главное в том, что сам он был продуктом своей эпохи, продуктом сталинизма. Конечно, разоблачение преступлений Сталина, послужившее стартовым толчком глубоких политических процессов обновления, — это великая заслуга Хрущева. Но на большее в преодолении наследия сталинщины он, скорее всего, просто не был способен, других задач не понимал и не видел и потому перешел в политике к «бегу на месте». Конечно, едва ли тогда это ясно понимали даже политические аналитики, а тем более широкая общественность. Но в общественном сознании, наверное, созрела общая идея о бесперспективности политики Хрущева, о том, что он как минимум больше не нужен. И это определяло настроения, в том числе среди рабочих и крестьян, которым, нередко грубо переигрывая, так старался понравиться Хрущев.
Такие настроения в народе, конечно, облегчили «дворцовый переворот» и даже в какой-то мере вдохновили его организаторов. Но этими людьми двигали, по моему глубокому убеждению, отнюдь не большие идеи — главными мотивами были самая банальная борьба за власть или страх потерять свое кресло, что бы ни говорили сегодня участники того сговора (в частности, охотно выступавший в последние годы в печати В.Е.Семичастный — в момент октябрьского Пленума 1964 года председатель КГБ).
По поводу того, как организовывалось смещение Н.С.Хрущева, я не располагаю никакими документальными данными (впрочем, те, кто смещал Хрущева, едва ли оставили по этому поводу много документов). Но некоторые детали хорошо помню, и они для меня достаточно убедительны — начиная с чисто внешних наблюдений.
Я тогда уже работал в аппарате ЦК КПСС и видел, как около здания, у постов на входах, наконец, в коридорах в те дни и какое-то время после них все выхаживали или просто стояли, стреляя во все стороны глазами, незнакомые молодые люди и штатском. Опытные работники аппарата были особенно осторожны, разговаривая в служебных помещениях, даже дома, а тем более по телефону, — если кто-то с ними затевал серьезный разговор, тут же переводили его на футбол или погоду, иногда, если в комнате были все «свои», делая красноречивый жест в сторону потолка или телефона.
То один, то другой фрагмент происходившего выявлялись позднее — чаще из услышанного, а в последнее время и из написанного (я имею, в частности, в виду воспоминания С.Н.Хрущева и П.Я.Родионова). И из этих фрагментов складывалась картина заговора, «дворцового переворота».
Уже не раз писали о том, что а канун переворота организаторы заговора лихорадочно искали поддержку среди членов ЦК, и в первую очередь среди республиканских и областных партийных руководителей. Мне к этому добавить нечего — уже после октябрьского Пленума я тоже слышал рассказы об этой подготовительной работе, как и о том, что Л.И.Брежнев отчаянно трусил, иногда чуть не до истерики.
Позже я познакомился с Брежневым, не раз работал в коллективах, готовивших его выступления и отдельные партийные документы. И еще расскажу о своих впечатлениях об этом человеке. Но в одном убежден: он сам едва ли мог быть мозгом и волей заговора. Допускаю, правда, что речь шла о затее групповой, коллективной и Брежнев вполне мог быть одним из трех-четырех главных организаторов. Но из всего, что я знаю и понимаю (сразу оговорюсь, что знаю и понимаю не все), следует: очень активную роль играл не Брежнев, а более волевой, более напористый Н.В.Подгорный. Не мог «не участвовать» М.А.Суслов. И очень видной фигурой в организации самого переворота был прежде всего А.Н.Шелепин — человек крайне честолюбивый, волевой, с юности обученный искусству аппаратных интриг и — главное — имевший уже свою команду, настоящее «теневое правительство» (включая и «теневое Политбюро»). Ему было легче, чем другим, только что приехавшим из провинции, сколотить такую команду Занялся он этим делом, видимо, давно, еще в бытность первым секретарем ЦК ВЛКСМ.
И все время после этого Шелепин не только сохранял прочные связи с множеством бывших комсомольских работников, занявших потом ответственные должности, но и способствовал их выдвижению и продвижению, в том числе в последние перед октябрьским Пленумом годы и месяцы, когда он курировал в качестве члена Политбюро и одного из секретарей ЦК КПСС подбор и расстановку кадров. А в качестве бывшего председателя КГБ он позаботился о том, чтобы и там иметь своих людей на руководящих постах, включая своего преемника В.К.Семичастного. Не знаю, был ли Шелепин мозгом заговора (допускаю, что вместе с Подгорным был), но, уж во всяком случае, был его руками, его мускулами. Этими «мускулами» Александр Николаевич Шелепин (он получил в аппарате прозвище «железный Шурик») мог стать, поскольку располагал полной поддержкой Семичастного и ряда других людей, возглавлявших КГБ, а также МВД (во главе него тоже стоял близкий к Шелепину человек — бывший ответственный комсомольский работник Тикунов). К «комсомольской группе» принадлежал также Н.Миронов — заведующий Отделом административных органов ЦК КПСС, курировавшим армию, КГБ, МВД, суд и прокуратуру.
Потом мне рассказывали, что к группе Шелепина был близок также посвященный в планы смещения Хрущева маршал С.С.Бирюзов — тогдашний начальник Генерального штаба. (Бирюзов и Миронов буквально через несколько дней после октябрьского Пленума погибли в авиационной катастрофе на территории Югославии, куда были приглашены на торжества по случаю двадцатилетия освобождения Белграда.) Словом, особая забота была проявлена именно о том, чтобы загодя прибрать к рукам контроль за всеми «внепарламентскими» и «внепартийными» рычагами силы и власти.
Не могу судить, насколько активно С.С.Бирюзов и тогдашний министр обороны Р.Я.Малиновский поддерживали заговорщиков (хотя много позже узнал, через кого Брежнев попытался установить первый контакт с Бирюзовым). В общем, после смерти Сталина военные, как правило, участвовали в такого рода внутренних делах. Особенно было это заметно в момент ареста Берии. Не говоря уже о группе генералов, которые непосредственно осуществляли арест, в Москву были введены воинские части, занявшие казармы подразделений КГБ и разоружившие их. Примерно то же самое происходило и в дни июньского (1954 года) Пленума ЦК, когда Хрущеву непосредственно помогал маршал Г.К.Жуков. Потом Хрущев отплатил ему черной неблагодарностью, подвергнув на очередном Пленуме ЦК, притом заочно (Жуков был в командировке за рубежом), жестокой критике, обвинив маршала в «бонапартизме» и политических амбициях. Таким образом, Хрущев лишь повторил Сталина. Оба они опасались столь влиятельного соперника, за которым вдобавок ко всему стояла вооруженная сила.
Здесь, однако, одно с другим тесно связано. Если военные хотят или соглашаются участвовать во внутриполитической борьбе, а политическое руководство хочет или соглашается на них в этой борьбе опираться, те и другие должны считаться с последствиями: военные — с тем, что их будут опасаться и пытаться обезвредить, а политики — с тем, что придется опасаться военных и принимать соответствующие, не всегда приятные меры. И главное — обществу всегда приходится опасаться нежелательного поворота событий.
Именно поэтому нельзя развивать демократию, сохраняя прежнее положение вещей, не поставив Вооруженные Силы под контроль политической (в том числе представительной) власти. И на каком-то этапе, естественно, встает вопрос о деполитизации армии. С этим нам пришлось столкнуться много позже — уже в годы перестройки.
Возвращаясь к октябрю 1964 года, хотел бы сказать о версии, вытекающей из воспоминаний ряда людей, опубликованных совсем недавно. Они сообщают, что Н.С.Хрущеву перед отъездом в отпуск сообщили о заговоре, но он ничего не смог сделать. Допускаю, что так могло быть, хотя, если сведения были хоть в малейшей мере достоверными, трудно себе представить, что такой активным человек, прошедший через огонь и воду множества боев за власть, не принял бы никаких мер и просто уехал в отпуск. Но в другом я почти уверен: накануне заседания Президиума ЦК ему объяснили, кто участвует в этой акции и кто ее поддерживает, чтобы он не пытался сопротивляться. И Хрущев, хорошо понимая, что именно решает дело в условиях во многом унаследованного от Сталина механизма власти, действительно сразу же подал заявление с просьбой об отставке. Только так я могу объяснить столь несвойственную ему пассивность, отказ от борьбы, даже от попытки что-то внятное сказать на Пленуме ЦК. Хотя не исключаю: что-то в нем к тому времени надломилось, он просто устал, состарился, изнемог под огромным бременем руководства страной, отягощенной множеством проблем, найти пути решения которых не сумел.
Другая характерная деталь ситуации, подтверждающая версию заговора: накануне событий были довольно ловко убраны из Москвы (в том числе отправлены в загранкомандировки — а это требовало официального решения Секретариата ЦК КПСС) люди, входившие к узкий круг приближенных Н.С.Хрущева. И прежде всего члены так называемой пресс-группы, возглавлявшие средства массовой информации (редактор «Правды» П.Ф.Сатюков, председатель Гостелерадио М.А.Харламов и др.). Я не думаю, чтобы они оказали сопротивление готовившейся акции, но ее организаторы, видимо, хорошо помнили совет
