В оценке каждого деятеля важно контролировать эмоции, следовать фактам, соблюдать пропорции. Если говорить, в частности, о Брежневе, то негативная его оценка как лидера партии и страны, безусловно, оправданна. Но едва ли можно согласиться с попытками изобразить его чуть ли не такой же зловещей, как Сталин, фигурой в нашей истории (термин «сталинщина-брежневщина» между тем начинал входить в оборот в речах и в статьях). Истоки излишней эмоциональности, мне кажется, — в обиде на самих себя, в стыде за то, что мы хоть не верили, но послушно молчали и послушно аплодировали, когда этого очень маленького, к концу жизни впавшего в маразм человека на все лады хвалили, прославляли и награждали. Главной бедой было, собственно, то, что Л.И Брежнев ходом нашей истории, существовавшими в обществе политическими механизмами был поставлен на место, для которого не был годен, вынужден играть роль, которая была ему абсолютно не по силам, — роль лидера державы, притом в очень сложное и ответственное время.
Я уже высказывал свое мнение, что до болезни Брежнев был даже лучше других, точнее сказать, был «меньшим злом». Это не равноценно высокой оценке его личных качеств. Скорее, оценка тягостных последствий сталинщины, закономерного состояния вещей после деспотической диктатуры. Независимо от оценки предшествующих событий — разве ситуация так уж изменилась бы, если бы смена руководства произошла в результате аппаратной договоренности (или интриг), а не «дворцового переворота»? Выдвижение не адекватного общественным потребностям руководителя стало уже не результатом злой воли какого-то лица или группы лиц, а естественным продуктом действия сложившихся в годы тоталитаризма политических механизмов.
Конечно, и при них остается место для случая. И, в общем, вполне возможным, а если говорить о длительных, измеряющихся десятком и более лет отрезках истории, даже вероятным остается появление неожиданных, выдвинувшихся, так сказать, «вопреки системе» личностей. Но это — случайность, на которую долго великая страна полагаться не может. И потому один из главных уроков почти сорока послесталинских лет состоит в следующем: необходимы слом старых и создание новых политических механизмов, нужны демократия, политическая культура и просвещенное общественное сознание. По моему глубокому убеждению, это и есть главная задача перестройки. От того, решим мы ее или нет, и насколько хорошо решим, зависит будущее нашей державы, Зависит даже — надо смотреть правде а глаза, — будет ли у неё будущее. Равно как и у социализма.
Я бы рискнул провести здесь аналогию с более близкими мне внешнеполитическими делами. Если мы хотим исключить на будущее новые Афганистаны и Чехословакии, нам мало их задним числом осудить. Надо сломать социально-политические механизмы, которые делали их возможными. Это значит действительно искоренить все остатки и пережитки идей «экспорта» революции, своего революционного мессианства, равно как все остатки и пережитки имперского мышления. Это также значит создать новые, демократические механизмы выработки внешнеполитических решений, которые бы сводили к минимуму вероятность ошибок, особенно крупных, опасных ошибок. Это значит осторожный подход к любым военным обязательствам, ибо, начинаясь обычно с вещей сравнительно невинных — продажи или поставок оружия, — они имеют тенденцию к эскалации; за оружием следуют технические специалисты, потом военные советники, потом их надо охранять и за их советы отвечать. И не успел оглянуться, как ты уже втянут в конфликт. Чтобы избежать таких ситуаций, нужны крупные изменения в системе и механизмах выработки и осуществления политики. То же самое относится к внутренним делам.
Но вернусь к Брежневу — добавлю к сказанному выше то, что видел и знал, что запомнилось.
Человек этот был типичен для верхушки тогдашней политической элиты. Начиная уже с того, что, имея формально диплом об окончании вуза, был малообразованным и даже не очень грамотным. Способностей он был средних, культуры низкий (если он что-то «для души» читал, то журналы вроде «Цирка», фильмы предпочитал смотреть о природе или животных, а также «Альманах кинопутешествий»; серьезные картины редко мог досмотреть до конца — одно из исключений, пожалуй, «Белорусский вокзал», который ему очень понравился, глубоко тронул; в театре, по-моему, вообще многие годы не бывал). Его самыми большими слабостями как руководителя государства были почти полное отсутствие экономических знаний, консерватизм, традиционность и прямо-таки аллергия на новое. Не хватало ему решительности, воли, что, правда, может быть, предохранило его от ряда ошибок, но в то же время питало застой.
Но это не значит, что у Брежнева не было сильных сторон; он был особенно искушен, даже изощрен, хитер и изобретателен в аппаратной борьбе. В общем, он сумел, пусть медленно, но, не рискуя конфликтами и срывами, вытеснить, «выжать» из руководства всех своих соперников и недоброжелателей. И без кровавых репрессий, как Сталин, и даже публичного словесного уничтожения, как Хрущев, он обеспечил полное послушание, покорность и даже вселил страх в души своих соратников (его ведь действительно боялись и такие люди, как Андропов и Громыко, мне кажется, Суслов тоже, не говоря уж об остальных), Брежнев очень ловко манипулировал властью, удерживая каждого на том месте, на котором, по его мнению, тот или иной человек ему был удобен. Взять хотя бы институт второго секретаря ЦК КПСС, почти всегда неконституированный, но неизбежный из-за огромной власти Секретариата ЦК, а значит, и объема дел, подведомственных ему при существовавшем всесилии партийного аппарата. И очень неудобный для Генерального (или Первого) секретаря, поскольку второй имел большую притягательную силу для аппарата и членов ЦК, областных секретарей и т. д. по той простой причине, что он вел Секретариат, а им постоянно надо было решать повседневные большие и малые дела. Притягивая же руководящие кадры, неизбежно становился потенциальным источником соперничества или хотя бы человеком, с которым надо делить власть.
Хрущев после явно провалившихся экспериментов с Козловым и Кириченко установил порядок, при котором Секретариат по очереди вели секретари ЦК, члены Политбюро. Когда Хрущева освобождали, о введении официального поста второго секретаря ЦК заговорил на октябрьском Пленуме Н.Подгорный. Брежнев этого, по-моему, ему не забыл и вскоре перевел его в Президиум Верховного Совета СССР, но тут же установил свой порядок. При нем постоянно были два человека, которые вели Секретариат либо, во всяком случае, претендовали на это. И соперничали за власть не с Генеральным секретарем, а друг с другом — точнее, соперничали за право быть «более вторым», чем конкурент (напомню, вначале это были М.А.Суслов и А.П.Кириленко, потом, когда Кириленко заболел и фактически вышел из строя, на этот пост был продвинут К.У.Черненко, а когда умер Суслов, в ЦК тут же перевели на роль одного из вторых секретарей Ю.В.Андропова). Словом, в аппаратных играх, в аппаратной борьбе, то есть в тех реальностях власти и политики, которые тогда существовали, Брежнев отнюдь не был простаком. Наоборот, в делах и в среде, в которых он вырос, в этих политических шахматах он был настоящим гроссмейстером. Не все это сразу поняли, за что потом и расплачивались.
И еще одно. В вопросах власти он был большим реалистом, понимая реализм традиционно, в политических параметрах, сложившихся при Сталине. То есть когда власть лидера определялась не успехами экономики, уровнем благосостояния народа, популярностью политики руководства и благоприятным общественным мнением, а прежде всего силой, настоящей, грубой, физической силой, на которую тот мог при нужде опереться.
Потому он очень заботился о том, чтобы сохранять контроль над армией и КГБ. И он его имел. Не только из-за того, что с 1967 года во главе КГБ был поставлен лояльный к нему Андропов, a министром обороны после смерти не очень надежного Гречко тоже стал «свой» человек — Д.Ф.Устинов. И там, и там он на разных уровнях имел и других «своих» людей, и руководители обоих ведомств об этом знали, каждодневно ощущали себя под контролем и потому были вдвойне лояльны.
Брежнев понимал и значение для власти средств массовой информации. Особенно главных из них — Гостелерадио и «Правды». И там, и там у руководства стояли люди, полностью ориентирующиеся лично на него.
Это, так скачать, сильные качества, важные для Брежнева самого. А были ли у него положительные качества, существенные для общества? По моему убеждению, были, во всяком случае, в первые годы и, конечно, до того момента, как он заболел. Среди них я прежде всего назвал бы отсутствие склонности к экстремистским, авантюрным решениям. В его внешнеполитической деятельности это довольно быстро развилось в искреннюю поддержку политики смягчения международной напряженности, улучшения отношений с другими странами, ограничения вооружений.
Умеренность, отсутствие стремления к ужесточению политики, нелюбовь к острым политическим «блюдам» проявлялись у Брежнева и в подходе к внутренним делам. Притом в условиях, когда многих в
