к Landsbanki. Закон был принят, чтобы не допускать скопления ресурсов в руках террористов, но теперь им воспользовались против правительства другой европейской страны. Это было возмутительно. В британцах взыграли имперские инстинкты, и они взялись за свою закулисную дипломатию, причем с довольно мощным нажимом. Когда речь заходит о таких вещах, как банковская катастрофа, когда проблема вызывает всепоглощающий интерес общественности, британцы готовы откровенно опираться на силу, чтобы добиться своего. Так они и сделали. Они публично заявили, что будут агитировать против вступления Исландии в ЕС, пока не получат свои деньги, и добьются, чтобы МВФ не выдавал Исландии новых займов. Исландский парламент попытался составить план выплаты долга, однако президент под давлением общественного мнения отказался его подписывать, и все закончилось проведением референдума. Некоторые представители исландской политической элиты лихорадочно пытались найти вариант, удовлетворяющий британцев, а мы между тем опубликовали документы вроде «последнего предложения» Британии и Нидерландов и ответного предложения Исландии. Я выступил на митинге в Рейкьявике. Мы стремились снабдить исландскую общественность информацией, необходимой для обоснованного решения. В итоге около 95 % избирателей проголосовали против того, чтобы поддаваться британскому давлению. Это был исторический момент — первый с 1944 года референдум в Исландии. Способность нашей группы действовать стратегически в столь динамичной истории подчеркивала нашу значимость и боеготовность: мы столкнули власть с истиной в той точке, где развиваются события. Затем мы опубликовали несколько дипломатических депеш, демонстрирующих, что Британия добивалась от Парижского клуба — картеля крупных западных стран-кредиторов — отказа в дальнейшей помощи Исландии.
В течение 2010 года мы продолжали глубоко и серьезно заниматься исландскими темами, но тот судьбоносный 2009 год, когда мы надеялись основать там первую в мире гавань открытости, закончился любопытным напоминанием, насколько WikiLeaks проник в саму ткань исландского самосознания. Посольство США в Рейкьявике организовало званый ужин. Оно всегда приглашало на эти мероприятия представителей местной политической элиты, и я заявился туда под видом партнера Биргитты. (На самом деле я был один, она вообще не пришла.) Тем вечером я вел себя весьма дерзко: мне удалось добыть пачку документов, говорящих о довольно сомнительных действиях Landsbanki в России в 1990–2000х годах. Во время операций, описанных в досье, погибло три человека, а в создании нескольких компаний, участвовавших в этих операциях, похоже, были замешаны высокопоставленные чиновники из правительства Путина. Я чувствовал, что мы подбираемся все ближе и ближе к моменту реальной открытости по этому серьезнейшему вопросу — связь между деньгами и правительствами. Одним из первых я повстречал там бывшего главу банка Kaupthing — того самого, чьи юристы угрожали посадить меня в тюрьму за публикацию их кредитного портфеля. Разговор прошел не слишком дружелюбно. Затем я поговорил с временным дипломатическим представителем, стоявшим в окружении трех головорезов, которых будто в Голливуде подбирали. При взгляде на них возникал вопрос: что же они такого сделали в Сальвадоре, что их забросили в Исландию день за днем следить за китайским посольством? В тот вечер я показывал людям некоторые документы по русскому делу Landsbanki. А почему бы и нет? Открытость есть открытость, правда? Их глаза расширялись, а их руки — руки дипломатов — так и тянулись к этим документам, чтобы запрятать их подальше. Поразительно, какие это унылые люди и как мало они знают о том мире, за общение с которым им платят. Через несколько месяцев я опубликовал депешу, отправленную тем самым дипломатическим представителем, и они все просто с ума посходили, думая, каким образом я умудрился раздобыть ее на званом ужине.
Опыт нашего участия в создании безопасной гавани во многом научил нас тому, как внедрять принципы WikiLeaks в политический курс. Мы занимались этим не в силу каких-то амбиций, как думают некоторые, но потому, что это естественное продолжение нашей деятельности — говорить правду власти. В конце концов было бы здорово найти еще кого-то, проявляющего интерес к нашему проекту, и поддержать его с помощью аппарата свободных государств. Интернет в каком-то смысле тоже государство, но государство воображаемое, которое может посещать и покидать любой, не имея никаких паспортов. Однако есть и примитивные аспекты. Хотя в Интернете может публиковаться каждый, Интернет не дает защиты, а в худшем случае оборачивается самым мощным в мире инструментом надзора. Он поощряет свободу прессы, но точно так же поощряет и тех, кто ненавидит свободу прессы. Такова ирония новых технологий, и именно ее мы старались преодолеть, предпринимая поиски опоры под ногами, поскольку нашим представлениям о справедливости требовалась законодательная поддержка. Мы многому научились и познакомились со многими хорошими людьми, включая уже упомянутую Кристинн Храфнссон, исландскую журналистку и активистку, которая потом стала важным сотрудником WikiLeaks.
Прогулки по Рейкьявику были духоподъемными: люди улыбались, махали нам, считали себя нашими сторонниками. Но я чувствовал огромную усталость. К этому времени я совершил такое количество поездок, прошел через такое число громких историй, провел столько мероприятий ради продвижения нашего дела, что уже ощущал угрозу не только своему здоровью, но и жизни. Я чувствовал себя выпотрошенным. Продолжалась парламентская бюрократия — обычное дело, но я принял ситуацию близко к сердцу, видя в ней молчаливое осуждение моей жизни в бегах. Очевидно, что в каком-то смысле я бежал от неких злобных сил еще с тех пор, как был ребенком, когда мама возила нас через всю страну, скрываясь от своего навязчивого ухажера. В Исландии порой трудно отличить день от ночи, и мне это болезненно напоминало мое неприкаянное детство. Я по-прежнему ночами сидел за компьютером, а днем бросался на поиски новых возможностей. Однако мой аккумулятор, даже если садится, всегда со временем каким-то волшебным образом оказывается полностью заряженным.
Нам на отдаленный сервер пришла новая видеозапись. Плохое качество, большая зернистость изображения. Но я не мог оторваться от картинки. Мужчины, идущие по улице Багдада. Двое из них — журналисты. Еще минута — и они уже мертвы. Их тела в клочья разнесет боевой вертолет армии США. Я смотрел эту запись снова и снова, понимая: очень скоро на нас будет направлен свирепый взгляд общественного внимания.
11. Сопутствующее убийство
В марте 2010 года, после короткого периода разъездов, включая выступление на конференции в Осло, мы вернулись в Исландию и сняли там дом. Наши арендодатели думали, будто мы приехали наблюдать за вулканами — эта легенда объясняла, почему у нас так много компьютеров и видеооборудования. Настоящей причиной аренды отдельного дома стала видеозапись из Багдада. На тот момент этот документ был самым важным из всей присланной нам информации; в видеозапись требовалось вникнуть, проанализировать ее и подготовить к публикации. Я хотел, чтобы весь мир увидел эту запись. Она была крайне важна не только для понимания войны как таковой, но и для этической оценки того, во что превратилась иракская война и как она затронула нашу повседневную жизнь.
Дом, который мы арендовали, превратился в настоящую берлогу. Повсюду стояли чашки с недопитым кофе, тянулись компьютерные провода и валялись шоколадки — приметы нашей сумасшедшей жизни. Заехавшему журналисту из New Yorker пришлось терпеть царивший в доме хаос и наши бессонные ночи. Я неделями почти не вылезал из-за компьютера. Мне даже волосы стригли, пока я сидел за терминалом и работал над записью, — надо было успеть к сроку. Требовалось максимально очистить запись от постороннего шума и треска, чтобы сделать финальную версию настолько четкой, насколько возможно. Люди носились по дому с воплями, идеями, порой в слезах. Никакие прежние безумные графики и прыжки между континентами не выдерживали сравнения с подготовкой видеозаписи «Сопутствующее убийство». Думаю, именно там взяла начало моя репутация работоголика и человека, не обремененного мыслями о гигиене. Такой образ жизни диктовали не только объем и важность работы, но и чувство ответственности. Нас тревожило предстоящее: мы и надеялись, и верили, что запись изменит представление общественности о жуткой иракской войне и поможет положить ей конец.
Наша видеозапись собрала более одиннадцати миллионов просмотров на YouTube, еще больше людей увидели ее по телевизору. Это знаменитый документ нашего времени. Когда я первый раз смотрел запись, было не совсем ясно, что там происходит: изображение дерганое, очертания фигур размыты, движения только угадывались, драматургия сюжета не прочитывалась, поэтому отсутствовала и сила воздействия. Но
