происходит?» — спросил я. Затем я позвонил В., и она стала все отрицать, сказав, что упомянула о полиции лишь потому, что просила у них совета: какие анализы сдают при подозрении на венерическую болезнь.
Она потребовала, чтобы я тоже немедленно приехал и сдал анализы. Я ответил, что в тот день не могу, у меня серьезные дела, но приеду на следующий день, и она сказала, что не возражает. Затем она спросила меня, почему я позвонил — по собственному желанию или потому что поговорил с А.? На том этапе наших отношений все это выглядело просто нелепо. Дональд звонил мне снова и снова, рассказывая, что А. пытается прикрыть меня в этой ситуации с В., а я отвечал: «Ничего, все в порядке, я поговорил с В., и мы встречаемся завтра». Все это выглядело как минимум комично, но и чрезвычайно подозрительно. Шли часы, и сплетни распространялись. Я позвонил А. и спросил, что это за чушь с полицией. Она заявила, что я просто не понимаю шведскую жизнь: здесь принято обращаться в полицию за такими советами: о венерических болезнях и прочем — и в этом нет ничего такого, это вовсе не официальное обращение. Наверное, мне следовало бы с бо?льшим подозрением отнестись к происходящему, но я не чувствовал за собой никакого греха и совершенно не представлял, что же может произойти дальше с участием полиции.
Я решил поговорить с В. и все перепроверить; включив один из телефонов, я несколько раз набирал ее номер, но ответа не последовало. Мне нужно было побыть одному, так что я снял номер в гостинице и начал писать свою первую колонку для шведской газеты. Я только-только написал строчку о том, что первой жертвой войны стала истина, и зашел в Twitter. Там я увидел, что выдан ордер на мой арест за двойное изнасилование. Сперва мне пришло в голову, что это мусор из какого-то таблоида, полная выдумка. Даже рассердился: как низко эти газеты могут опуститься; насколько далеко они готовы пойти, на какую же клевету способны? Потом я увидел на сайте более серьезной газеты, что слухи об аресте — не вымысел, и вся моя вера на миг рухнула.
Придя в себя, я осознал, что заплатил за номер кредитной картой и что меня видели несколько людей. Мне пришлось быстро убраться оттуда, правильно оценить ситуацию и понять, что происходит. Не стоит забывать, каким параноиком я уже стал к тому моменту. Я не мог поверить, что А. и В. и вправду устроили это, и никогда не смогу понять, как же это вышло. Я выбрался из отеля и поехал на поезде к другу, который жил на севере Швеции. В полицию идти было невозможно, потому что я им не доверял: ведь вполне могла быть разыграна масштабная попытка поймать меня. Все казалось сюрреалистичным и совершенно неожиданным. И в тот момент было невозможно понять: это чья-то ловушка или просто ревность со стороны обиженных женщин? Потом, подумав немного и обсудив с друзьями, я пришел к выводу, что возможны обе версии, хотя понимал: верна какая-то одна.
Я не насиловал этих женщин и не представлял, что из происходившего между нами могло привести их к такой мысли. Может быть, это все-таки злой умысел? совместный план, чтобы заманить меня в засаду? или ужасное непонимание, возникшее между нами? Вполне возможно, я и шовинистская свинья по отношению к женщинам, но точно не насильник, и лишь совершенно извращенное понимание половых отношений может привести к выводу, что я виновен в изнасиловании. Они обе занимались со мной сексом по собственному желанию и с удовольствием откровенничали со мной после того. Вот и всё.
Но в современной Швеции это еще не всё. В некотором смысле справедливо считать Швецию страной, изолированной от остальной Европы. Она традиционно склонялась к нейтралитету, и это замкнутый мир с населением меньше десяти миллионов, в котором вся жизнь подчиняется влиятельным институциям Стокгольма. Швеция известна своей политической стабильностью и склонностью к консенсусу, отчасти благодаря доминированию Социал-демократической партии в национальной политике в течение большей части XX века. Но ситуация стала меняться, и не факт, что к лучшему. В 2001 году Швеция под руководством СДП отправила войска в Афганистан — первое почти за двести лет участие шведских войск в зарубежной военной операции. Это отход от их предшествующей политики нейтралитета в международных отношениях и знак растущей ориентации на Соединенные Штаты. В шифрограмме 09– 141, которую мы опубликовали несколько позже, американский посол в Стокгольме четко дает понять, каковы масштабы американского давления — и насколько шведы готовы ему подчиняться — в области компьютерного файлообмена и государственного мониторинга компьютерного трафика. Что еще хуже, группа «На страже прав человека» в 2006 году опубликовала отчет с подробным анализом причастности шведских властей к нелегальному вывозу ЦРУ двух человек, попросивших политического убежища. Может, мне и не стоило удивляться, что, когда в декабре 2010 года меня арестовали в Лондоне, британская газета Independent сообщила, что шведское правительство уже вело с американцами неформальные переговоры об экстрадиции меня из Швеции в США.
Слаэс Боргстрём, адвокат А. и В., — представитель СДП по вопросам гендерного равенства; надо признать, Швеция — одна из немногих в мире стран, где оголтелый феминизм стал широко распространенной тенденцией. Ведь даже решение отправиться в Афганистан во многом было обусловлено феминистскими идеями: несмотря на традиционную антивоенную позицию женского движения, его представительницы по вполне понятным причинам порицали отношение талибов к женщинам и, что уже менее понятно, санкционировали бомбардировки как способ ему противостоять. Феминистки более старшего поколения серьезно заговорили о «государственном феминизме», и лишь совсем недавно, в феврале 2011 года, шведская пресса посмотрела на мое дело свежим взглядом, пытаясь понять, насколько все случившееся отражает их собственную систему и их собственные конфликты.
А. — честолюбивая политическая активистка, и это особенно привлекает внимание к ее делу. У нее неплохие связи в феминистском движении, как и среди социал-демократов: она была заметной фигурой в Broderskapsrorelsen, организации, пригласившей меня на выступление в августе. Кто бы ни раздувал это пламя, все это тут же привело к еще более мрачным событиям. Меня проинформировали, что А. удалила сообщения в Twitter обо мне. В последнем своем общедоступном сообщении 12 декабря 2010 года она писала:
Тошнит уже от всего, что происходит, это когда-нибудь кончится? В любом случае хочу сообщить теоретикам [заговора], что «другая» [В.] была столь же настойчива [как и А.].
Газета Expressen сообщила 10 марта 2011 года, что полицейский, первым допрашивавший В., был другом А. Между прочим, на следующий день после того, как они отправились в полицию, А. дала интервью этой газете, где совершенно отрицала, что она и В. боятся меня. Она сказала, что я отнюдь не жесток и что в обоих случаях секс имел место по обоюдному согласию. Из полицейского досье следует, что женщины не собирались подавать жалобу, а просто хотели получить совет относительно венерических болезней. Они сказали, что по телефону угрожали мне пойти в полицию, если я немедленно не сдам анализы. Их адвокат Слаэс Боргстрём заявил в статье, опубликованной в таблоиде Aftonbladet, что женщины пошли в полицию не с тем, чтобы заявить на меня, а чтобы заставить меня сдать анализы.
Но все не так просто. За несколько лет до нашей истории, в 2006 году, А. написала в блоге заметку под названием «Изнасилование?», в которой, обсуждая возможную ситуацию, ставит вопрос: бывают ли случаи, когда мужчину обвиняют в изнасиловании, даже если женщина начала заниматься сексом с ним по собственному желанию? Невзирая на требования протокола, полицейские не стенографировали допросы обеих женщин. Даже обвинитель Марианне Ню считает, что запись допросов вести нужно — она говорила об этом в замечаниях к новому закону о половых преступлениях. Как заявили полиции друзья В., она лишь собиралась узнать, может ли полиция заставить меня сдать анализы на ВИЧ. По словам одного из свидетелей, постоянно находившегося в контакте с В., ей казалось — еще до подачи жалобы в полицию, — что ее подстрекают к этому другие люди, у которых есть свои планы. Это противоречит словам А. в статье Expressen 21 августа 2010 года, где утверждается, что В. связалась с ней, потому что хотела подать жалобу в связи с изнасилованием, и что А. поддержала ее, поскольку у нее был аналогичный опыт. В СМИ попал не утвержденный В. протокол допроса; по ходу дела допрашивающий ее офицер вынужденно прервал беседу вскоре после начала, поскольку когда она услышала, что выдан ордер на мой арест, то никак не могла сосредоточиться. По словам ее друга М. Т., которого полиция допрашивала по тому же делу, В. казалось, что полиция и окружающие пытались внушить ей что-то.
Можно продолжать и продолжать, но я не стану. Здесь не место для подробного обоснования своей юридической позиции. Достаточно сказать, что, с моей точки зрения, обвинения были не только
