Зимнее дерево, иероглиф времени,всеми корнями тянется к прошлому,всеми ветвями тянется к будущему.И где-то, в его немой глубине,дремлет весенняя музыка —фантазия на тему чуда.Или слова,несказанные мне тобой.
Как хорошо, что наша точка,
Как хорошо, что наша точка,Вдруг оказалась запятой.И значит дальше длится строчка,Не завершенная судьбой.Она задумалась как будто,И передышку нам дает.И просветленные, как будда,Мы оставляем груз забот.Ни запятых, ни слов, ни точек!Отныне — только тишина.И лишь судьба признать не хочет,Что проиграла нам она.
На свет слепого бескорыстья
На свет слепого бескорыстьяНадежда бабочкой летит.Опять шуршат сухие листьяИ осень тихо говорито пустоте усилий вечных,о том, как иллюзорно все…И нам опять ответить нечемПрекрасной мудрости ее.
Гефсиманская ночь
…В немом оцепенении застыли в саду оливы, словно изваянья. Как непроглядна ночь, как бесконечна!.. Апостолы уснули, Он один. Один во всей Вселенной, черной, страшной, с далекой и холодной зведной пылью. И кажется, Отец не слышит тоже Его молитву, ужас и надежду……И медленно слова плывут сквозь ночь, И ночь их поглощает без остатка, свинцовая, безветренная ночь, с бездонным одиночеством Его. с Его тоской, с Его кровавым потом, с Его победой над смертельным страхом, с уснувшими Его учениками. А где-то вдалеке уже шаги, И факелов огни, и тихий говор. И, крадучись, идет к нему Иуда, И отдает последний поцелуй Учителю. О этот поцелуй! Каким вселенским холодом он полон, Как будто смерть бессмертия коснулась, И обожглась, не ведая еще, что проиграла навсегда, навеки.…И Он пошел спокойно, молчаливо. Апостолы как будто растворились во мраке своего непониманья, растерянности, детского испуга. И Петр в третий раз сказал: 'Не знаю такого человека я….' И сразу Пропел петух, и Петр вспомнил вдруг слова Христа о том, что отречется