— Достаточно? — спросила она, налив горшок до половины.
— Еще немного… я сказал немного. Ты что, оглохла? — рявкнул Окопкво.
Эквефи поставила горшок на огонь, а Оконкво, захватив мачете, собрался к себе.
— Внимательно следи за горшком, — сказал он, уходя, — смотри, чтобы снадобье не переварилось, а то всю силу утратит.
Он ушел к себе в хижину, а Эквефи стала так усердно хлопотать над горшком со снадобьем, словно это был сам больной ребенок. То и дело она переводила взгляд с Эзинмы на кипящий горшок и опять на Эзинму.
Когда Оконкво решил, что снадобье варится достаточно долго, он вернулся и, заглянув в горшок, объявил, что оно готово.
— Принеси мне низенькую скамейку и толстую циновку, — приказал он.
Затем снял горшок с огня и поставил его перед скамейкой. На эту скамейку вплотную к горшку, от которого подымался пар, он положил Эзинму и накрыл; толстой циновкой. Эзинма металась, пытаясь вырваться из-под циновки, прочь от удушающего пара, ее крепко держали. Она принялась громко плакать. Когда циновку наконец сняли, девочка была вся мокрая от пота. Эквефи обтерла ее чистой тряпкой, переложила на сухую циновку, и она вскоре уснула.
Когда жара немного ослабела и палящие солнечные лучи перестали жечь тело, народ стал стекаться отовсюду к деревенскому ило. Многолюдные церемонии происходили обычно в это время дня даже в тех случаях, когда бывало объявлено, что церемония начнется после полуденной еды, все понимали, что начнется она гораздо позднее, — после того, как спадет зной.
По тому как расположились люди, было ясно, что церемония эта предназначается для мужчин. Женщин было много, но они толпились по краю ило — сторонними наблюдательницами. Мужчины с титулами и старейшины сидели на своих скамейках и ждали начала суда. Напротив оставался ряд свободных скамеек. Их было девять. Две небольшие группы людей стояли на почтительном расстоянии, за скамейками, лицом к старейшинам. В одной было трое мужчин, в другой — трое мужчин и одна женщина. Женщину эту звали Мгбафо. С ней были три ее брата. Вторую группу составляли муж Мгбафо, Узовулу, и его родственники. Мгбафо и ее братья были неподвижны, как статуи, на лицах которых, по воле ваятеля, застыл вызов. Узовулу и его родственники, напротив, оживленно перешептывались. Вернее, так казалось со стороны. На самом деле они разговаривали в полный голос. Здесь все громко разговаривали, — совсем как на базаре. Издали гомон толпы был похож на глухой рокот, доносимый ветром.
Послышались удары железного гонга, и волна нетерпения пробежала по толпе. Все взоры устремились к хижине эгвугву. Бум-бум-бум-м — гудел гонг, сильно и пронзительно пропела что-то флейта. И вот послышались гортанные, приводящие в трепет, голоса эгвугву. Женщины и дети, словно подхваченные волной, обратись в паническое бегство. Но это было только в первую минуту. Они и так стояли достаточно далеко и всегда успели бы убежать, если б какой- нибудь эгвугву направился к ним. Раздалась барабанная дробь, и послышались звуки флейты. Из хижины эгвугву донесся нестройный хор дребезжащих голосов. — Ару ойим де де де деи! — приветствовали друг друга на таинственном языке явившиеся из-под земли духи предков.
Хижина эгвугву, где они появлялись, стояла далеко и была обращена к лесу, так что люди могли видеть только ее заднюю стену с разноцветными узорами и рисунками, которые регулярно подновлялись специально приставленными к этому делу женщинами. Они никогда не видели внутренность хижины. Ни одна женщина ее не видела. Они только соскребали и заново красили внешние стены под присмотром мужчин. Если они и догадывались, что было внутри, то держали эти догадки про себя. Никогда ни одна женщина не задавала вопросов по поводу этой церемонии, поражающей воображение сильнее, чем какой-либо другой ритуал, и окруженной наибольшей таинственностью.
— Ару ойим де де де деи! — Эти возгласы вырывались из темной закрытой хижины, подобно языкам пламени. Духи предков покинули свое обиталище. Железный гонг бил теперь без остановки, и над всем этим хаосом плыли громкие, пронзительные звуки флейты.
И вот появились эгвугву. Женщины и дети испустили громкий вопль и бросились бежать. Это было совершенно бессознательно. Женщины всегда убегали, стоило только показаться хотя бы одному эгвугву. Если же, как в тот день, появлялись в масках сразу девять самых великих эгвугву клана, впечатление было поистине потрясающим. Даже Мгбафо и та бросилась бежать, но ее удержали братья.
Каждый из девяти эгвугву представлял отдельную деревню рода Умуофии. Их предводителя звали Нечистый лес. Из головы у него валил дым.
Девять деревень Умуофии выросли из девяти сыновей первого отца рода. Нечистый лес представлял деревню Умуэру или детей Эру — старшего из девяти сыновей.
— Слушай Умуофия! — прокричал главный эгвугву, вскинув кверху руки.
Старейшины рода ответили:
— Яаа!
— Слушай, Умуофия!
— Яаа!
— Слушай Умуофия!
— Яаа!
Нечистый лес вонзил в землю свой гремучий жезл. И жезл задрожал и загремел, словно это было какое-то живое металлическое существо. Потом Нечистый лес сел на первую из свободных скамеек, и за ним по старшинству расселись остальные восемь эгвугву. Жены Оконкво, а возможно, и другие женщины, могли бы заметить, что у второго эгвугву была пружинистая походка Оконкво. Они могли бы также заметить, что Оконкво не было среди мужчин с титулами и старейшин, которые сидели позади эгвугву. Но если они это и заметили, то предпочитали держать язык за зубами. Эгвугву с пружинистой походкой был одним из умерших отцов клана. Он был ужасен в своем костюме из закопченных волокон пальмы рафии, — огромное деревянное лицо с дырами вместо глаз было выкрашено белой краской, а обуглившиеся черные зубы были размером не меньше пальцев мужчины. Два внушительных рога увенчивали его голову.
Когда все эгвугву уселись и затих звон многочисленных бубенчиков и трещоток, которыми они были увешаны, Нечистый лес обратился к людям, стоявшим группами перед эгвугву.
— Тело Узовулу, приветствую тебя, — сказал он.
Духи, обращаясь к человеку, всегда называют его 'тело'. Узовулу в знак повиновения низко склонился и правой рукой коснулся земли.
— Отец наш, моя рука коснулась земли, — сказал он.
— Тело Узовулу, ты знаешь меня? — спросил дух.
— Откуда мне знать тебя, отец? Ведь ты за пределами нашего знания.
Нечистый лес повернулся затем к другой группе и обратился к старшему из трех братьев.
— Тело Одукве, я приветствую тебя, — сказал он, и Одукве, склонившись, коснулся земли. И потом началось разбирательство дел.
Узовулу выступил вперед и изложил свое дело.
— Женщина, которая вон там стоит, — это моя жена Мгбафо. Я женился на ней, заплатив выкуп своими собственными деньгами и своим собственным ямсом! Я ничего не должен ее родственникам. Я не должен им ямса. Я не должен им кокоямса. Но однажды утром трое из них пришли ко мне в дом, избили меня и забрали с собой мою жену и детей. Это случилось в период дождей. Я тщетно ждал, что жена
