– Откуда? Военврач?
– Сейчас из Петропавловки. Нет, штатский.
– А ну так, у вас в требовании написано, что из Петропавловки…
На улице слышно, что подъехал УАЗ. Это что, мичман полтора часа нас мурыжил? А ведь похоже… Вот сволочь!
Каплей начинает наседать на мичмана, на что тот отвечает, и довольно резонно, что большей дыры, чем его должность, сейчас в Кронштадте нет. Видимо, это так, каплей стихает. Но вот мичман явно ожил:
– Давайте, товарищи офицеры, сделаем так. Вы езжайте, а мы с доктором потолкуем. Доктор разбирается в оружии?
– Ну в общем да, – отвечает Николаич, схвативший какие-то нюансы в ситуации.
– Тогда так и решим. А доктора в штаб я и сам привезу.
– Ну ладно…
Я вижу, что Николаичу очень хочется набить мичману морду, но он нечеловеческим усилием сдерживается. Все-таки он человек дела.
Вторая часть марлезонского балета[16] после отбытия УАЗа начинается довольно необычно. Мичман с каждой минутой оживляется все больше.
– Может, по граммуле – за знакомство?
– Нет, не стоит. Чую, что сегодня мне лучше быть тверезым. Я так понимаю, есть для меня работенка? Если дело так обстоит, то я на работе не пью. Лечить – только трезвым.
Мичман начинает мяться.
Мнется он долго, наконец решается. Рассказывает он полную чушь. Но видно, что честно – как на исповеди. Два года назад он слегка расслабился и надрался в подозрительной мужской компании. А через пару недель после этого почувствовал себя плохо – разболелась задница. Ну вот в самой дырочке. Не желая давать повод сплетням, мичман смотался в Петербург и в частной навороченной клинике показался на условиях полной анонимности. Принимали его великолепно, со всем решпектом, взяли все анализы, попросили заехать через пару дней. И на втором приеме порадовали, что это у него в анусе проявления сифилиса. Мичман со стыда чуть не помер. Он был завзятым бабником, а тут такое. И вот его два года от сифилиса лечат, а только хуже. Штамм, говорят, устойчивый к антибиотикам.
То, что это бред чистой воды, мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр[17] не дает резкого неудобства. Если даже и дает – болевые симптомы для сифилиса нехарактерны. Штаммов бледной трепонемы, устойчивых ко всем антибиотикам, науке пока неизвестно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги, – это я видел.
– Ну давайте раздевайтесь.
– Совсем?
– Совсем. И свет поярче.
Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу «коровушки», взгляд тут же отмечает роскошный, запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу – как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.
– Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.
В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок – и, не отвлекаясь, цапаю сбоку от двери снежка.
Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.
– Как, легче?
– Да… легче…
– Одевайтесь. Сифилиса у вас не вижу. Можно, конечно, провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.
– А что же у меня тогда?
– Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный[18].
– Как? – У мичмана делается лицо такого же цвета, как до этого у Николаича, – как бурак.
– Ну вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.
Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.
– Если вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу – если будете выполнять ее рекомендации, вылечитесь за месяц. Может, и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.
Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью:
– Но как же это так? Как они могли так со мной?
– Вы же нам морочили голову полтора часа?
– Так ведь они же врачи!!!
– Разные врачи бывают. Вот есть, например, врачи, которым надо привезти оружие. И боеприпасы. Я вот, например, такой.
– Это как раз поправимо. Что вам нужно?
– По списку и по билетам – сто восемьдесят восемь единиц стрелкового оружия.
– Сколько у вас там офицеров получается?
– Сто девять.
– Хорошо. Пошли, подбирать будем по порядку. А это точно геморрой?
– Девяносто девять процентов гарантии.
– Ага. Ну вот что можно прикинуть для офицеров – двадцать четыре штуки тульского «коровина». И к ним две тысячи двадцать патронов, остальные восемьдесят четыре штуки – тульского «токарева». С патронами к ним чуть позже. И для лечащего врача… – Тут мичман лезет куда-то в глубь своего склада и возвращается через несколько минут, погромыхав там: – Вот.
У него в руках практически новехонькая деревянная кобура. Тяжелая. Аккуратно открывает крышку, и оттуда, маслянисто посверкивая, выскальзывает тот самый К-96, товарищ маузер. Ну ясен день, самый что ни на есть кронштадтский сувенир. Лихо!
– За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что-нибудь подлинноствольнее и помощнее.
– Маузер хорош?
– За маузер отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.
– Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении: выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов ППС-43. Сгодится? Могу выдать сто двенадцать штук.
– Сгодится, конечно. А вот как насчет калашей?
– У меня всего десяток, еще АК-47. И они хоть в хорошем состоянии, но трепаные. И рожков к ним всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе – помочь надо.
Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу, с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.
– Так. Вот фузеи.
В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида – мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «гочкис» – 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная
