рукоятка.
– Ого! А рамки для него есть?
– Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.
Глаза на лоб лезут – в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты, и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патронов с никелевой серебристой пулей. Эти пулеметы – трофей после разгрома Франции – немцы потащили в Россию, потому как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу с перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо, к слову, и чехам, и французам за это…
– А патроны?
– Тысяч двадцать наберется. Станков нет, запасных стволов нет, ЗИПа нет.
– Ну станки-то ладно. Что-нибудь придумаем. А вот эскаэсы есть?
– Не у меня. У меня рухлядь. Вот могу лебелевские карабины предложить – пятьдесят одна штука. Тогда все лебелевские патроны спихну с глаз долой. Это еще тысяч десять наберется и для рядовых вполне сгодится. С этим, думаю, первое время продержаться можно. Потом до нормальных складов дело дойдет. Не эту тряхомудию уже пользовать будем. Если повезет, конечно.
– Это да.
А приятно посмотреть на ожившего и воодушевленного пациента! Ишь, зашустрил мичман! Прямо воскрес!
– Так, осталось у нас тринадцать человек безоружных.
– Могу дать ящик ППШ-41. Это четыре штуки. С дисками напряг, так что по одному диску выйдет.
– А рожки от ППС не подойдут?
– Нет, они разные и друг к другу не подходят.
– А не найдется ли в хозяйстве пулеметов? Ручных?
– Есть «Зброевки». Но к ним ни боеприпасов, ни рожков. «Дрейзе» есть. Может, возьмете наганами? Я и кобуры дам.
– А может, там РПД какой? Или ДП?
– А лекарство от жадности в этой сумке есть?
– Нету. У нас там три тысячи человек. По уму-то половину бы вооружить. А получаются слезы кошачьи. Командиры тут танцы вытанцовывают да задницы бумажками прикрывают.
– Так бумажка – это свято. Я и сейчас вот начну выписывать. Пока думай насчет наганов.
Звоню Николаичу. От перечисленного он немного дуреет – не рассчитывал на такую роскошь. Готов и на наганы согласиться, но просит покочевряжиться – вдруг чего еще полезного добудем.
Показывая всем видом, в каком я восторге от маузера, размягчаю, насколько возможно только это сделать, мохнатое сердце мичмана. Подумав и махнув рукой, притаскивает – ну хоть стой, хоть падай – две винтовки СВТ-40. И штыки к ним. Оказывается, что это было оружием часовых у знамени. Аж годов до 1960 -х. Потому винтовочки ухоженные, и, главное, в стволах муха не сидела. Но патронов и к ним нет. Тоже надо начвора трясти.
И под занавес, как бы ошибившись в счете, притаскивает не семь, а восемь наганов – и к ним кирзовые кобуры, почему-то белого цвета.
– Так, теперь я буду писать расходную ведомость. А ты, доктор, сколько патронов притащишь, столько и заберете. Вот тут, значится, они лежат – 7,62 на соответственно двадцать пять.
Тэтээшки маузеровские.
Пока мичманюга не спеша корябает накладные, успеваю притартать и сложить в кучу тысяч сорок патронов. Оторвавшись от бумажонки, мичман замечает: еще пару цинков можно прибрать. Прибираю.
Начинаю понимать, какую гору оружия мы получили! Штабель ящиков и ящичков становится все больше и больше. Черта лысого мы все это сумеем вывезти на УАЗе. Да и «хивус» столько не упрет. У него вроде тонна грузоподъемности. А еще понимаю, что вместе с оружием и мы получили геморрой. Правда куда как более приятный, в отличие от мичмана, но делиться-то придется. И что кому раздавать? Вот той же троице эмчеэсовцев какое оружие выдать? А михайловским? Да не говоря уж о самих себе, любимых! Страшная жаба уже начала тяжко давить меня. У Николаича все впереди.
– А вот скажи, доктор, это правда, что мужики говорили про геморрой? Ветеринар посоветовал одному: весенний конский навоз набрать на дно ведра, засыпать углями, чтоб загорелось, и посидеть пуканом на нем с часок. Чудо как помогло. Другой хмырь тоже страдал шоферской болезнью. Ну народное средство, когда выпал «хвост», хозяйственное мыло пользовал. И тоже помогло.
– Незнаком с таким лечением. Чтоб геморрой коптить? Первый раз слышу. Я-то сдуру считаю по старинке, что геморрой лечат регулировкой стула, подвижным образом жизни, свечами и прохладными подмываниями…
– А если по-человечески то же самое?
– По-человечески: алкоголь пока не пить, острое не есть. Овощи, фрукты – чтоб была клетчатка. В сортир – каждый день, и лучше в одно и то же время. В день пешком проходить не меньше пяти километров. В аптеке взять противогеморроидальные свечки – хоть анузол, хоть неоанузол – что есть. И пихать по свечке себе в задницу раза два-три в день. Долго не сидеть, каждый час вставать и минут пяток походить, размяться. Задницу мыть прохладной водой. От этого узлы сокращаются. Ну и руки потом тоже мыть. И к новой докторше обратиться. Я ее завтра предупрежу.
– Как же без алкоголя-то?
– Вправишь шишки обратно, перестанут выбухать и болеть – опять будет можно.
– Вот это правильно. Ну что, по граммульке за знакомство?
Вот и лечи таких. Но почему бы и не принять? Настроение – хоть песни пой, а алкоголь всегда усиливает настроение. Именно не улучшает, а просто усиливает. Если грустно, то от алкоголя станет вообще в петлю лезь. А если хорошо, вот тогда будет полный праздник.
Садимся и принимаем по граммульке. Закусь у мичмана самая подходящая для геморроя: колбаса копченая, хлеб серый и лимон офицерский – то есть лук репчатый.
С удовольствием от процесса режу закуску штыком от СВТ.
– Вот вылечусь от этого сраного геморроя, подарю тебе саблю! Без балды!
– Будешь так пить, не вылечишься!
– А я брошу. На период лечения. Ну, со свиданьицем!..
Посреди отдыха звонит мой мобильник. Братец на связи.
– Але?
– Дарова! Как дела?
– Сижу пью водку с мичманом, который мне кучу оружия выдал. В Кронштадте. Собрали у кого были военные билеты, и комендант разрешил вооружить военнообязанных. Я и на тебя получил – твой билет у меня. Из квартиры все документы забрал.
– Это здорово! А мы тоже отличились.
– И?
– Сидели с этими кроссвордами. Заклинило на «матрос, снимавший вражеских часовых при помощи лассо-аркана». Стали перебирать всяких этих Хорнблауэров[19] – не лезут. Всего пять букв. Мучились, мучились. Взяли потом следующий номер, а там в ответах Кошка![20] Ну забыли, что матрос Кошка под Севастополем так французов обижал. Подумали: а мы-то чем не кошки?! Мишка так воодушевился, что пошел, взял такую трехметровую проволочную штукендрачину – ею прозектор сток канализационный прочищал, если забивался. Сделал из этой дряни лассо, ну а потом мы аккуратно стеклышки из рам вынули, этой петлей поелозили… И Мишка зацепил прозектора, хотя и вслепую возился. Правда, прозектор уже вроде шевелиться начал. А там Мишка его подтянул к решетке, и я – поздравь – из Мишкиного «макарова» одним патроном прозектора упокоил. Череп-то у покойного сильно изменился – я его сейчас вскрою, потом сообщу что да как. А потом мы так расхрабрились, что Мишка с арканом и я с пистолетом вылезли на улицу. Знаешь, воздух на улице все-таки по-другому пахнет… Ну так вот. По крови на снегу нашли Гутковского, он недалеко ушел, после того как
