ли он пробить себе дорогу в жизни?
— Еще один удар, вслед за столькими бедами! Несчастный мальчуган.
— Да, жаль, — без особого сочувствия откликнулся ректор. — Однако пойдемте, что ж мы стоим тут, сплетничая как горожанки. Слуга проводит вас в ваши комнаты; полагаю, в камине уже пылает славный огонь, который высушит вашу одежду. Иисусе, какой холодный ветер, будто на дворе ноябрь, а не май! Жду вас к ужину.
Он пожал мне руку, и я последовал за слугой, который должен был проводить меня по сумрачной деревянной лестнице в отведенные мне комнаты.
— Доктор Бруно! — окликнул меня ректор. Я успел подняться на несколько ступенек, и мне пришлось оглянуться, чтобы разглядеть встревоженное лицо Андерхилла. — Прошу вас не упоминать за ужином ни о встрече с Томасом Алленом, ни о том, что я рассказал вам про бедного Джона. Это чересчур взволнует мою жену и дочь.
— Вы можете быть совершенно спокойны на этот счет, — заверил я его.
Мне уже не терпелось познакомиться с его дочерью, столь образованной и твердой, по отзыву отца. Общение с умной молодой женщиной, пожалуй, скрасит ужин у ректора, до того представлявшийся мне довольно скучным.
Глава 3
К обеду я переоделся в чистую рубашку и простой черный камзол, натянул панталоны и остановился на миг, глядя на свое отражение в мутноватом зеркале. Волосы и борода чересчур отросли, что правда, то правда, а под дождем совсем растрепались. Еще будучи при французском дворе, я решил, что состязаться с модниками в нарядах и прическах не стану: жалко времени, да и тщеславия недостает. Однако теперь я подумал о том, что и в тридцать пять лет выгляжу еще совсем неплохо. В зеркале я увидел большие темные глаза; правда, после нашего дорожного приключения на щеке у меня осталась ссадина, но, пожалуй, девушку, живущую в колледже, точно в монастыре, боевое ранение скорее привлечет, а не оттолкнет.
Я привык нравиться женщинам, несмотря на то что не годился в женихи: ни богатства, ни титула и довольно-таки двусмысленная репутация. Возможностями, представившимися мне в Париже, я попользовался на славу, но не встречал после Морганы женщины настолько умной и живой, чтобы она смогла затронуть мое сердце. Однако дочка ректора и впрямь заинтересовала меня, и, должен признаться, ко встрече с ней я готовился, хотя и понимал, что не могу позволить себе подобных развлечений в Оксфорде: слишком мало у меня времени и слишком многое надо сделать.
Я подмигнул своему отражению, провел руками по волосам и слегка покачал головой — мол, дурак ты, дурак — и в прекраснейшем настроении отправился вниз по лестнице к арке восточного крыла, откуда, как мне объяснили, я мог пройти к ректору.
Я вышел в огороженный сад позади здания колледжа. Сад не был изуродован излишним рвением садовников; свободно росли плодовые деревья, у корней их поднималась густая трава, в которой пестрели яркие полевые цветы, а у тропинки вдоль стены были расставлены деревянные скамейки. Будь погода получше, студенты да и профессора с удовольствием посидели бы за работой в этом саду, подумал я. Сейчас сад был пуст, и дождь барабанил по листьям.
Я вернулся под арку, нашел дверь с табличкой, на которой было написано имя ректора, оправил на себе одежду и приготовился вкусить оксфордского гостеприимства.
Из-за двери слышались громкие мужские голоса. Казалось, о чем-то спорили. Старый, измученный с виду слуга открыл дверь и сразу провел меня в красивую комнату с высоким потолком. В противоположной стене был ряд сводчатых окон, две другие были отделаны панелями темного дерева, увешаны гобеленами и портретами. Теперь мне стала ясна причина спора: за дальним концом длинного, уставленного свечами стола сидела девушка лет девятнадцати в простом сизо-сером платье с прямым расшитым лифом; длинные темные волосы она распустила по плечам и спине. Как и все за столом, она прервала беседу, обернулась ко мне, когда я приблизился, и оглядела меня с ног до головы с любопытством и чуть ли не с насмешкой. Это была София Андерхилл. Теперь я понял, отчего ее отец так рвется поскорее выдать ее замуж: это личико с сияющими светло-карими глазами, должно быть, отвлекало от пыльных книжек всех студентов, сколько их было в колледже. Ректор, сидевший во главе стола, с важностью поднялся мне навстречу и протянул руку для традиционного рукопожатия.
— Добро пожаловать, доктор Бруно, добро пожаловать за мой стол. Садитесь, прошу вас. Я хотел бы представить вас старшим членам колледжа и моей семье.
Он указал мне место слева от себя, точно напротив его дочери, что я с удовольствием и отметил. Вежливо поклонившись девушке, я оглядел других гостей. Всего здесь собралось десять человек; и все, кроме девушки и женщины средних лет с усталым лицом, которая сидела рядом с девушкой, были облачены в университетские мантии.
— Разрешите представить вам мою супругу, мистрис Маргарет Андерхилл, — произнес ректор, указывая на усталую женщину.
— Piacere di conoscerla,[7] — склонил я перед нею голову, и женщина слегка улыбнулась. Вопреки заверениям мужа, ее, кажется, вовсе не радовала перспектива принимать и развлекать гостей.
— А вот моя дочь София, — с невольной гордостью продолжал ректор. — Как видите, я дал ей греческое имя, означающее «Премудрость».
— Так что ее поклонники вправе называться «философами», — улыбнулся я. — «Любящими Софию».
Мать девушки слегка нахмурилась, мужчины постарались сдержать смех, но София ответила мне улыбкой и, слегка покраснев, опустила глаза. Ректор из вежливости также слегка растянул губы в улыбке.
— Меня предупреждали, что ваши соотечественники изощрены в любезностях, — проворчал он.
— В особенности монахи, — фыркнул пожилой человек, сидевший по правую руку от Софии, и гости рассмеялись громче прежнего.
— Бывшие монахи, — подчеркнул я, глядя красавице прямо в глаза. На этот раз она не отвела взгляд и вдруг так напомнила мне Моргану, что я чуть не задохнулся от наплыва чувств.
— Протестую от имени моих земляков, — вмешался темноволосый юноша, мой сосед слева. Внешне он и впрямь смахивал на итальянца, хотя по-английски говорил без акцента. — Или, вернее, от имени земляков моего отца, — уточнил он. — Не понимаю, отчего мы стяжали среди англичан репутацию соблазнителей. Увы, я подобного таланта лишен! — Он вскинул руки, как бы признавая поражение, и вся компания расхохоталась.
Похоже, молодой человек лишь прикидывался скромником: он был красив, изысканно одет, борода и усы тщательно подстрижены. Обернувшись ко мне, он дружески протянул руку:
— Джон Флорио, сын Микеланджело Флорио из Тосканы. Рад знакомству, доктор Бруно из Нолы. Ваша слава бежит впереди вас.
— Которая из них? — спросил я, вновь вызвав общий смех.
— Мастер Флорио — достопочтенный ученый, знаток языков, каким был и его отец, — вмешался ректор. — Он составляет книгу пословиц разных народов. Не сомневаюсь, он и сегодня потешит нас очередными находками.
— Чем женщина набожней, тем ей обожанье дороже, — не замедлил порадовать нас Флорио.
— Это правда, — подтвердила София, притворяясь смущенной; Флорио так и засиял.
— Благодарю вас. — Ректору все труднее было удерживать на лице улыбку. — Доктор Бруно, я подумал, что вам, возможно, будет затруднительно вести беседу на английском языке, и потому посадил рядом с вами земляка-итальянца.
— Весьма любезно с вашей стороны, — поблагодарил я. — Я годами учился английскому языку у путешественников и ученых собратьев, но практики у меня маловато.
— Мой отец, как и вы, бежал из Италии, спасаясь от инквизиции, он был приверженцем Реформы, —
