Помоги мне тебя оправдать

Людмила Бержанская Помоги мне тебя оправдать. Криминальная история с размышлениями

I

Все.

Как темно. Темно везде. В доме выключены все лампочки. Завтра будет дождь. На небе выключены все звезды. В душе нет огня.

Ночь.

Такое состояние называют отчаянием. Такое состояние называют тупиком. Почему для меня это отчаяние? Почему? Потому, что умерла зрелость? Смерть старости не вызывает такой безнадежности. В таком состоянии можно биться во все двери, а можно замереть. Может быть, начать с дверей? Роль этих дверей будут выполнять мои знакомые, мои близкие.

Но есть подозрение, что они не хотят этой роли. Зачем заполнять свой досуг чужими проблемами? Зачем думать над ними? Зачем говорить о них? И главное, зачем советовать и брать на себя ответственность? Ну, ладно, бог с ней, с ответственностью, но ведь ответственность потому так и зовется, что отвечать нужно. А кто этого хочет? Поднимите руку кто-нибудь: мои подруги, друзья, приятели по посиделкам с претензиями на избранность, родные и близкие.

Что случилось с вашими руками? Да-да, вы правы. Я ерничаю потому, что нет ваших рук и никогда не будет. Как не будет искреннего сочувствия и желания понять. Нет-нет, друзья мои, я не обижаю вас. Я знаю, что вы всегда поможете. Скорее всего, из чувства любопытства и еще — из самоуважения. Но поможете. Нельзя гневить бога. Поможете. Но просить понять? Ну, уж это слишком. У меня, видимо, в самом деле, плоховато с чувством меры.

А что такое мера? Что она мерит, измеряет? Что? И что ею можно измерить? Интересно, будут когда- нибудь единицы измерения чувств: плохих и хороших, сильных и слабых, привлекательных и постыдных? Вот, если бы справедливость господствовала над жизнью, а знание руководило справедливостью. Тогда бы, наверно, царили любовь и мудрость. А что с человеческими эмоциями? Что тогда останется?

Стоп. Кажется, я дошла до тупика. Нужно возвращаться к началу: то есть, замереть. И я замираю. Я заставляю себя думать о чем угодно, только не о последних днях. Об ужасе произошедшего. Ведь по большому счету, он был мне никем. Просто хороший знакомый, хороший мужик, за которым умирали мои подруги, наши сокурсницы и еще какие-то девочки, о которых не имею представления. Видимо, было что-то в нем такое, что нравится нам, дурехам. И все объяснения, джентльменский набор которых давно известен, здесь не пройдут. Не знаю, но факт есть факт.

Первое, что приходит на ум, когда говорят о покорителе женских сердец, это — он настоящий мужчина (можно мужик), но обязательно настоящий. У каждой из нас фантазия работает на свой манер, но обязательно работает. Потому, что любим мы принцев, только мужественных принцев, у которых взгляд только на меня и никогда в сторону, ну, просто никогда.

Каждой хочется иметь рядом молодого, здорового, но, при этом, мужа-отца. А что делать мужьям- сыновьям? Обманчиво все это. Зачастую, в мужьях-сыновьях столько стойкости, верности, напора и просто настоящего стержня мужской души, что диву даешься. А ведь сыну мы подсказываем, а иногда и рассказываем, что да как. А отцу попробуй. Быстро укажет твое место. И будет дальше уверенным в себе, знающим свою правоту, позволяющим и прощающим себе всяческие вседозволенности. Вот и фантазируйте дамы, каждая на свой манер. Фантазии, конечно, хороши, но жизнь-то, плутовка, преподносит нам варианты. А чаще и без вариантов. Бери, что дают. Время, в течение которого дают, маленькое, ох, какое маленькое — лет 10–12. А потом — не до выбора. А потом, чаще всего, хоть кто-нибудь. Хорошо, если в точку. Но уж очень редко. Вот и получается, что в молодости нами владеют чувства, а потом обстоятельства. Не хотим мы себе признаться, что большинство из нас проживает жизнь с сердцем, обожженным первой любовью.

Боже мой, какая тишина. Неестественно тихо. Не реально. В городских условиях это невозможно.

Я продолжаю смотреть в окно. Не просто в окно: на небо — черно-тусклое, без единой звезды. Так тихо. Кажется, сейчас начнут мерещиться звуки. Точно.

Какой-то шорох в кустах. Наверно, отпустили с цепи соседскую собаку. Как быстро она бежит. Правда, кроме шороха веток, ничего не слышно. Что за странный щелчок? Нет, не щелчок. Как будто, выскочила пробка из бутылки. Такое впечатление, что все-таки щелчок.

Опять тишина. Опять по кустам, видимо, бегает чужая собака. Жаль, что нет своей. Моя бы точно отреагировала на эту возню.

Тишина.

Во время тяжкого обряда похорон, меня не раз посещали, наверно, нелепые мысли. Зачем играет душераздирающая музыка? Для кого? Умершему все равно. Добавлять близким горестных эмоций? Мне никогда не были понятны поминки. Наверно, это старый обычай и, скорее всего, у него есть психологическое предназначение. Но как в нем соединяются сердечное горе, связанное с расставанием навсегда, и наполнение желудка? Вот, когда пьют горькую, тут понятно. Есть хотя бы временная надежда заглушить боль. А салюты? Что это: дань уважения, знак отличия от других? Хоть бы кто-нибудь объяснил.

Я поминала сегодня шампанским. А кто сказал, что нужно водкой или красным вином? Шампанское тоже вино, только у меня белое. Устроила последний салют дома. Вот таким способом.

Видимо, выскочила пробка из шампанского — вот и щелчок. По-моему, осталась еще треть бутылки. Нет, не встану и не пойду закрывать. Пусть выдыхается.

Боже мой, какая тишина! Но почему она не успокаивает? Почему мысли и воспоминания наваливаются, как волны, не останавливаясь ни на минуту?

Сначала я просто стояла на кладбище, на котором можно и нужно плакать, не очень осознавая все произошедшее, а потом пошла мимо чужих могил, чужих судеб, чужих страданий. Я не шла, я брела, еле передвигая ноги. Медленно, не вдумываясь и не разглядывая, читала, ни о чем не говорящие мне, надписи. Они говорили о чьей-то боли, о чьем-то разорванном сердце. Единственно, на что я смотрела, так это на даты. Сочетание первой и второй (последней). Даже не знаю, была ли я глуха к чужому горю в это время или наоборот, полна сочувствия к неведомым мне людям. Странно устроен человек. С сочувствием, когда уже ничего невозможно вернуть, когда жизнь загнала в угол, когда голова не в состоянии обуздать разрывы сердца. Скорее, это не сочувствие — это со-переживание. Посмотрите, как ведут себя люди на поминках. Вроде участь усопшего не имеет к ним никакого отношения. Вроде не стоим мы в общей очереди. Как будто наш удел совсем другой. Какое-то странное самоустранение от горького события, взгляд и разговоры со стороны. Господи, ну, что же мне, в который раз, вспоминается одно и тоже.

Все. Нужно отвлечься. Пойду все-таки закрою бутылку. Я так боюсь темноты, но почему-то сейчас не страшно.

Странно, но пробка на месте. Тогда откуда же щелчок? Он был. Точно был. Может быть, в кладовой взорвалась стеклянная банка с консервами? Скорее всего. Нет, не пойду сейчас. Все равно они уже испортились, раз взорвались.

Интересно, который час? А какое это имеет значение. Ночь. Я точно знаю, что сейчас ночь. Нужно успокаивать себя тем, что ночью все кажется страшнее. Ночь имеет свойство многие вопросы загонять в тупик проблем.

Сейчас опять сяду в кресло, укроюсь пледом, и буду размышлять о чем-нибудь, чтобы не возвращаться, который раз, к сегодняшнему, нет, ко вчерашнему дню. Я знаю, давно знаю, что вчера никогда не повторится, но долго-долго будет о себе напоминать. Напоминать постепенно угасающей болью, переходящей в грусть. А бывает и наоборот. Долгим воспоминанием, которое хочется удержать навечно. Потому, что счастье и воспоминание о нем, удерживают наш необъяснимый оптимизм. Все остальное вряд